Восстание мизантропов
Шрифт:
«Так называемая плирома», — сказал аппарат.
Поле зрения начало отодвигаться влево и обнаружилась странная гора, вся двигавшаяся. Улиткообразные существа карабкались, сходились, вползали друг в друга, по ним, чрез них, в них колотились еще какие-то сооружения, шары, эллипсоиды, пирамиды, мелькал свет, происходили какие-то взрывы: и все кипело, кишело…
В зале кто-то крикнул, на него зашикали. Магнус шепнул секретарю и тог побежал к профессору. Профессор наклонился к нему и закивал утвердительно головой. «Так называемые новые фьорды…» — сказал аппарат.
Постепенно в правом нижнем углу экрана начало образовываться мутное пятно, расползавшееся неправильными зигзагами по световому полю. Оно темнело и темнело, — центр его (с полметра квадратных на глаз) стал вовсе черным, тьма эта, густея, заливала
Профессор заговорил:
— Эти картины мы наблюдаем уже давно. Нас они не пугают, мы к ним привыкли. Но неприятная суть дела в том, что для нас они — алогичны. Всемирная комиссия философов высказалась в этом же смысле. Есть много точек зрения, одни объясняют алогизм этот так, другие иначе, но дело не в объяснениях, а в том, что фактически мы ничего в этом все же понять не можем. Возможно, что это следствие нашего мироощущения, так толкует это немецкая часть комиссии, возможно, что содержанием этих картин являются внеопытные явления, т. е. что когда мы там видим шар, это не шар, а только привычка видеть в таком-то предмете шар, заставляет нас по случайному признаку определять его себе шаром, такова точка зрения англичан, не немыслимо наконец, и то, что предполагают наши друзья славянского происхождения: определенно развитая интуиция путает наши имагинации с сырым материалом чужого мира, наконец, вполне возможно объяснение группы американцев, которые не без основания полагают, что разница природ и времен не может быть принята, как поправка, ибо она неизвестна, а без этой поправки мы получаем абсурд. Но как бы там ни было: — для нас это непостижимо. В более узком кружке можно было бы дать более обоснованные указания… — и он сошел с кафедры.
Филь Магнус встал и глаза всего зала впились в него. Он кинул вверх тонкую смуглую руку и заговорил:
— Мы в продолжении восьми лет сражаемся с миром. Вселенная будет завоевана, какими бы страстями она нас не подчивала!.. — кругом раздался рев и громотреск аплодисментов. Магнус переждал и продолжал. Зал ревел от восторга. Ошеломленные зрители Марса увидали неиспугавшегося человека и умиление и благодарность их не имели границ. Магнус должен был остановиться.
— Да здравствует Филь Магнус!.. Магнус! Магнус! — ревел зал.
Магнус терпеливо ждал. Он знал, что он им может приказать всем повеситься и никто не замедлит исполнить приказание.
Какая-то девочка лет пятнадцати со слезами на глазах вскарабкалась на эстраду и стояла, плача на коленях у его ног. Магнус глянул на нее и хотел говорить. Но энтузиазм толпы дошел до апогея. Квартус встал, они стояли оба — владыки мира, два тоненьких бледных человека в визитках, и ждали покуда это кончится. Часть публики рыдала навзрыд. Тогда Квартус взял рупор и крикнул: «перерыв!».
Через час собрание возобновилось. На улице прошла гроза, зал проветрили, кое кого развезли по приемным покоям и стало легче.
— Я прошу внимания, а не знаков одобрения, — сказал твердо Магнус, — нам сейчас не до глупостей, кто этого не понимает — идиот и горе ему, — зал затих.
Магнус продолжал, мрачно осматривая лепные украшения потолка.
— Вы все знаете и видите положение Земли. Оно ужасно и беспримерно. Наши сигналы не восприняты Марсом. Та же участь постигла сигналы на Венеру, Юпитер и Сатурн. Но на них мы не надеялись. Все надежды наши
Он замолчал, а зал молчал, словно там не было ни души.
— И на вопрос, что же вы делаете? — мы ответим: мы продолжаем. Кто не хочет этого понять — враг нам и человечеству. С ним должно поступить соответственно.
Четырехпроцентный вспоминал речь Магнуса и еще многое из этого собрания, в голове у него шумело, он устал свыше всяких сил. Он вышел вместе с Магнусом. Кабриолет принял их, и они понеслись среди опустошенных войнами полей и пожарищ.
Эти два человека выскочили, как разъяренные лисята с визгом, норовя вцепиться миру в ляжку — он позволил им это сделать. Но с ними случилось дальше нечто странное: лисенок увидал, что он победил медведя и лисенку пришлось приподнимать грузное тело на ноги и учить его вновь ходить. Лисенок вспомнил все свои хитрости и тонкости, — но они не годились для этой массы мяса. Лисенок ныне, задыхаясь, полз под тяжестью своей колоссальной жертвы, тщетно стараясь разбудить ее к жизни. Тогда лисенок придумал новую и ужасную по тем результатам, которые он ожидал от этой меры, хитрость: он решил воссоздать вкруг медведя его старую обстановку и посмотреть, что из этого выйдет. Но медведь упирался: в ужасе чуял он старые опасности, от которых давно отвык и боялся потерять эту жизнь, которая позволяла жить, закрыв глаза на будущее и предполагать, что все благополучно, поскольку истреблены те, кто были, по уверению его победителя его главными врагами, — кто они были, он не интересовался, он только знал, что они подлежат истреблению. Но лисенок хитрой рукой (т. е. лапой, хотел написать автор) тащил его да тащил — и он влекся.
— Вы философ, — прервал мысли Магнус к Квартусу, — я нет. Поэтому, мое суждение о виденном, — ну мы это им пустяки же показали, я об массе всего явления говорю…. да…. так вот, потому то я и не могу все это абсорбировать так, как хотел бы. Вы, полагаю — можете. А?
Квартус промолчал. Тот:
— Я несколько старообразен в этом, — вы же мне не раз это и говорили….
Квартус мотнул головой.
— И вот…. Ощущение оказывается недостоверным, так?
Квартус вновь кивнул.
— К этому пока еще не привык. У нас была теория иллюзий — так что это: психозаболевание миллионов или что?!
Квартус посмотрел на него и ответил:
— Мы говорили много раз. Всегда одно и то же. Мир есть мир. Вот и все, что мы знаем. И жизнь это такая же каша, как то, чем их всех до истерики напугал наш Техасский друг. Вот и все.
Они остановились. Вошли в комнаты. В их кабинете — громадной сводчатой с претензиями комнате было тихо. Секретари привскочили, один подбежал к Филю и сказал: «проект…. вы помните, я вам говорил…. об использовании энергии вращения земли вокруг собственной оси». Филь глянул на него и в глазах его прочел, что он, Филь, малое дитя, и без своего секретаря шагу ступить не может.
— Помню, — сказал Филь, — ведь я же сказал: передать Плантагенету в Техас.
Секретарь досадливо глянул:
— Уже с заключением.
— А! — сказал Магнус, — это другое дело.
Он подозвал Квартуса. Вместе они пробежали длинное заключение Техасской обсерватории: обсерватория не возражала против проекта, она считала его полезным, но тут же приводила цифры, чего могло бы стоить осуществление проекта и что бы могло принести это осуществление. Разница получалась мрачная, доходы относились к затратам, как 1 к десяти тысячам. «Однако, — говорила обсерватория, — за два столетия примерно это оправдалось бы».