Восстание на Боспоре
Шрифт:
После ухода Саклея Олтак именем царицы потребовал от присутствующих повиновения. Несмотря на протесты Фалдарна, Савмак был закован в кандалы. Потом дандарии тащили его до самого порта за ножную цепь и громко вздевались над ним. Это было высшим позором для воина, означало, что он никогда уже не будет носить щит и копье, но будет считаться равным самому низкому рабу…
10
Все, что произошло с Гликерией, ей самой показалось сказкой. Она вошла в двери царского дворца неизвестной просительницей, дважды ограбленной, не имела за душою
Ее историю пересказывали почти в каждом доме города, сочувствовали ей, как сироте, что потеряла родительскую опору и подверглась преследованиям сластолюбивого Карзоаза. И одновременно завидовали ее внезапному успеху при дворе, ее богатству, возвращенному волею Перисада.
Говорили, что Саклей хочет женить на девушке своего сына Алцима, желая заграбастать все богатства Пасиона.
Однако Карзоаз не спешил с передачей наследства. Ни одного золотого статера еще не поступило в пантикапейскую казну из Фанагории. Девушка продолжала жить милостями благодетеля Саклея.
Карзоаз после временного поражения накапливал силы для отпора. Алкмена мечтала жестоко отомстить Гликерии и лихорадочно строила против нее козни. Лишь умелая защита Саклея, милостивое отношение царя и симпатии народа ограждали ее от тайных врагов. Она не знала, что идет слушок о ее якобы любовной связи с царем, о том, что Саклей сам толкнул ее в объятия Перисада или только собирается сделать ее любовницей царя. Откуда-то ползли низкие и грязные сплетни, в которые были вплетены Олтак, развратный Атамб и утонченный Алцим, даже бывший страж царя Савмак и сам Саклей.
Не зная этого, Гликерия плавала в облаке собственны грез, воображала с юной самоуверенностью, что своими успехами она обязана лишь милости богов, счастливому сочетанию обстоятельств, доброй воле окружающих людей, а также собственным качествам. Она верила в то, что все относятся к ней с искренним доброжелательством, что такие люди, как Саклей или Перисад, не могут быть злыми или коварными. Ей казалось, что во дворце Перисада царит особая нерушимая гармония, праздничная благость и олимпийская божественная добропорядочность.
Обстановка преклонения, созданная вокруг нее Алцимом, заботы Саклея, милость царя не могли не вызвать у простодушной дочери степного вояки некоторого головокружения. Она преисполнилась чувством горделивого сознания собственной исключительности, считала себя независимой и вполне свободной от многих условностей тогдашнего общества.
Гликерия разъезжала на подаренном ей Саклеем Альбаране, грива которого была выстрижена «городками», а спина покрыта богатой попоной, расшитой золотом. Она как бы щеголяла своими необычными поступками, галопируя на коне с распущенными волосами, участвуя в массовых скачках по осенней степи, а потом появлялась в храмах акрополя как щедрая и благочестивая молельщица. Когда она, одетая в белоснежные одежды, тихая и скромная, приносила к подножию божества свою лепту, то люди шептались, передавая друг другу слух о предстоящем посвящении девушки в жрицы Афродиты Урании.
Алцим и Олтак всюду сопровождали
Дандарийский царевич ретиво домогался любви Гликерии, считая, что имеет на нее больше прав, поскольку знал ее с детства. Он ревновал ее к Алциму и готов был на любой поступок ради достижения своей цели. Человек он был блестящий, но низкий. И хотя старался быть обходительным с девушкой, она питала к нему откровенную неприязнь. Его лицо восточного бога, глаза с поволокой, чувственный рот казались ей то приторно сладкими, то исполненными тайного коварства.
Олтаку дорого стоило обуздывать себя, скрывать ненависть к Алциму, сдерживать порывы своих страстей. Роль веселого спутника красавицы на прогулках и выездах претила ему. Он с большей охотой схватил бы Гликерию за золотистые косы, перекинул через седло и увез в свой шатер, не спрашивая, любит она его или нет. Он готов был убить и ее и того, кто оказался бы счастливее его.
11
Приближалась зима. Солнце ушло в созвездие Козерога и совсем перестало греть. Холодный борей все чаще напоминал о теплых шубах и топливе для очагов, а у кого их не имелось, то о каком-нибудь убежище от морозов. Ночами выпадал сухой, колючий снежок.
Рабы-грузчики, дыша морозным паром, разгружали последний корабль, что прибыл из-за моря с разными товарами, в том числе с несколькими кусками пентелийского мрамора. Ухая и кряхтя, оборванные грузчики перетаскивали розовые глыбы на берег.
– А ну, разом! – командовал один раб. – Поднимем – и вперед!
– Тяжел камень, – вполголоса ворчал пожилой грузчик. – Наш царь отправил за море всю пшеницу, а обратно получил вот этот надгробный мрамор. Для чьей только могилы?
– Тише! Говори, да не заговаривайся!
Подошли хорошо одетые люди и, осмотрев куски мрамора, поставили на одном из них знак.
– Этот кусок – во дворец!
Купец проводил их поклонами и улыбками, заверив, что все будет исполнено. Зацокали копыта, подъехали еще любители розового камня. Гликерия, в шубейке, крытой голубым сукном, и шапочке, вышитой бисером, раскраснелась от верховой езды. Она указала нагайкой на кусок камня и сказала:
– Мне нравится этот. Из него выйдет хороший памятник на могилу моего отца.
– Ты слышишь, купец? – спросил Алцим, сдерживая коня.
Тот развел руками и сказал, что кусок этот уже имеет покупателя. Девушка задорно вскинула головой и взмахнула плетью.
– Кто это? Я плачу больше!
– Не могу, прекрасная госпожа, ибо покупатель – сам царь.
Всадники переглянулись. Алцим сказал, стараясь укротить горячего коня:
– Это меняет дело. Но, Гликерия, вон та глыба не хуже. А ну, почтенный, прикажи достать ее, плохо видно.
По зову купца появились угрюмые, оборванные рабы и принялись за дело. Они были одеты в рубища, несмотря на ледяной ветер. Через прорехи лохмотьев проглядывало голое тело. Могучий мужчина с кудрявой головой подхватил мускулистыми руками осколок розовой скалы и вывернул его из-под остальных.