Восставшие из пепла
Шрифт:
В одной из лучших комнат устроились императорские зятья. Своим приближенным они велели расквартироваться за пределами верхней крепости, но никто из них не желал спускаться в город — долго ли до нового внезапного нападения Иванко. Они предпочли неудобства, лишь бы находиться поблизости от Камицы и двух зятьев василевса.
Камица согласился с ними, но приказал не шуметь. Он нуждался в покое и тишине, чтобы обдумать случившееся и принять план действий: император приказал образумить горца по-доброму, обещал простить его дерзость при условии, что впредь подобного своеволия он проявлять не будет. Камица сомневался в искренности обещаний императора. Для совета о дальнейших действиях Камица пригласил Ласкариса и Алексея Палеолога и сообщил им волю василевса. Императорские зятья долго и молча прохаживались по комнате.
Ласкарис заговорил первым, и он не пытался скрыть своего удивления и возмущения:
— После всего случившегося ты, протостратор, хочешь вести дружеские переговоры с этим грязным конепасом?
— Такова воля василевса…
— Воля василевса была
Камица хорошо знал, какой он храбрый воин, но ничего не сказал, отошел к двери и прислонился к ней. Он хотел услышать и мнение Палеолога.
— Для нас слово василевса свято, — сказал Алексей Палеолог, перекрестившись. — Но я так думаю — если мы усмирим Иванко не словом, а мечом — император будет доволен!..
— Значит, никаких переговоров?..
— После того, что сделал этот конепас, наша честь не позволяет вступать с ним в какие бы то ни было переговоры.
— Значит, будем разговаривать мечами… Я вас правильно понял?
— Да, протостратор…
В теплой синеве неба пел жаворонок. Его песня мешала Камице думать о врагах, запершихся в Кричимской крепости, о предстоящем штурме логова мятежников, она навевала мысли о весенних цветах и радостях жизни. Протостратору хотелось лечь на землю и беззаботно слушать пение птиц, жужжание пчел. Что ему нужно? Слава, богатство? Зачем? У него все это есть. Мануил Камица знал, что ему нужна только свобода! Он хотел быть сам себе хозяином и не хотел кому-либо подчиняться, по чьей-либо воле воевать с непокорными болгарами. Сбросить бы с себя эти тяжелые железные доспехи, босиком пройтись по полю, ощутить приятное покалывание на своих изнеженных ступнях. Но судьба распорядилась иначе: он видел лица и глаза, полные ужаса, кровь, слышал стоны умирающих, он должен был приказывать, а люди — исполнять его приказы. И Камица распорядился повесить на воротах Филиппополя ровно столько же богатых болгар, сколько было повешено ромеев. Ромеев заменили болгарами, веревки остались те же. Они одинаково верно служили и тем и другим, крепко держали свои жертвы, а ветер равнодушно раскачивал их.
Мануил Камица устал от собственной жестокости. Пенье жаворонка напомнило ему, что есть другая жизнь — жизнь без забот, в томительных мечтах о любви, которая рождает песню. Но не за песнями пришел к подножию Кричимской крепости протостратор. От него ждут приказов и победы…
Камица опустил наличник своего золоченого шлема и велел пехоте продвигаться вперед. В третий раз он штурмовал крепость. Дважды его войска были отброшены с большими потерями. И этот приступ скорее всего будет безуспешным. Если не подойдут повозки со штурмовыми лестницами, крепость вряд ли удастся взять. Усатые горцы нахально разгуливали по ее прочным стенам и самой отборной бранью поносили ромеев. Те, кто понимал болгарский язык, плевались и сатанели от ярости.
Воины рядами двинулись на приступ, побежали к крепости. Но едва они достигли подножия башен, как сверху на них обрушился водопад тяжелых камней; испугавшись, воины отступили. Камица даже не расстроился, эти атаки должны держать неприятеля в страхе и напряжении. Болгары не стреляли, видимо, у них кончились стрелы. И если они обороняются камнями, размышлял Камица, значит, их дела совсем плохи. Но где его повозки с лестницами? Камица велел подать сигнал о прекращении штурма и посмотрел в сторону Филиппополя. Где-то вдали он едва различил отряд конников. Позади них словно черные жуки медленно тянулись повозки…
Камица сидел под старой вербой и лениво отирал со лба пот. Возле него, как ненужная вещь, лежал шлем. Искусный мастер ковал его, а еще более искусный ювелир украшал. Золото мягким светом успокаивало глаза, располагало к размышлениям. Камица не знал этих мастеров. Шлем и кольчуга достались ему в одном из боев с войсками Фридриха Барбароссы на этой земле. Владельцем доспехов был знатный рыцарь, ростом с него, Камицу. Когда войска ромеев вон за теми холмами хотели остановиться на отдых, на них неожиданно напали алеманны. Ромеи отступили, враги преследовать их не стали, лишь один рыцарь со своей свитой бросился в погоню за небольшим отрядом, прикрывавшим под предводительством Камицы отход основных войск. Оруженосцы рыцаря издали выкрикивали оскорбления, смеялись над трусостью ромеев. Это разозлило Камицу, и он повернул коня. Люди его занялись оруженосцами рыцаря, а сам Камица вступил в поединок с их господином. Рыцарь был смел, но безрассуден. Он все время налетал на Камицу, не думая о том, что его перегруженный броней конь уже устал. В конце концов случилось то, на что Камица и рассчитывал — усталая лошадь споткнулась, рыцарь вылетел из седла. Протостратор соскочил с коня, прижал рыцаря мечом к земле, но убивать не стал, взял в плен. Позднее, когда Барбаросса перешел через Пропонтиду, Камица отпустил пленника на волю, а его оружие и доспехи оставил себе. Да, тогда он воевал с достойными противниками, а сейчас — с какими-то медвежатниками и конепасами. Камица злился, что не может их раздавить, как жалких букашек. Столько времени он торчит под этой крепостью, а она все держится. Правда, силы ее защитников, кажется, иссякают. После каждого штурма, отогнав осаждающих, болгары для наблюдения за войсками ромеев оставляли на стенах всего по несколько стражников. Остальные, вероятно, отправлялись собирать камни — другого оружия у них не было. И протостратор задумал хитрость. Он распорядился позвать к нему Георгия Палеолога, они долго о чем-то разговаривали, глазами ощупывая крепость, у стен которой лежали груды мертвых ромейских воинов. Потом они расстались, а вскоре боевые рога вновь разодрали воздух. Ряды ромеев снова устремились к кричимским стенам. На этот раз приступ был более упорный. Впереди шли штурмовые отряды с лестницами, среди простых шлемов под ярким солнцем огнем пылал золоченый шлем Георгия Палеолога. А когда и этот приступ был отбит, Георгий не вернулся. Он лежал мертвый возле косо приставленной к стене лестницы. Воины искренне жалели о добром и веселом молодом Палеологе. Прошло некоторое время, немногочисленные защитники крепости, как и раньше, исчезли с ее стен. И в это-то время несколько «мертвецов», в том числе и Георгий, ожили, быстро поправили легкую лестницу, с кошачьей ловкостью взобрались на стену и перемахнули через ее каменные зубья. Из соседних кустов на помощь им бросились другие ромеи. Тотчас вновь по приказу Камицы затрубили боевые рога, пехотинцы ринулись к крепости, на стенах которой уже шла жаркая сеча, и, как саранча, поползли по лестницам вверх. Горстка защитников крепости справиться с ними уже не могла, болгары покинули стены, отступили к южным воротам и с боем пробили себе дорогу к выходу в горы. На вымощенном каменными плитами дворе крепости остались лежать тела убитых…
Мануил Камица вскочил на коня и направился к павшей крепости. У ворот его ждали сотники. По каменной дорожке навстречу ему бежал кровавый ручеек. Конь ступил в кровь, поскользнулся, и Камица чуть было не вылетел из седла. Протостратор был суеверен, страх сжал его сердце: не к добру… Плохая примета…
Он распорядился похоронить мертвых, осмотрел все уголки крепости и лишь после этого потребовал, чтобы ему принесли ужин. Настроение у него было испорчено.
Иванко всматривался в даль со стены Цепины. Отсюда был виден большой отрезок старой дороги, проходящей по горному хребту. Узловатые корни покорежили ее, разросшиеся кустарники сделали узкой, похожей на тропинку. Иванко глядел на дорогу, и взор его холодел: тащившиеся по ней воины шли из Кричимской крепости. Их ослабевшие ноги путались в папоротнике. Иванко не мог поверить: Кричим пал… В противном случае люди бы не тащились искалеченные, уставшие, оборванные. Передние уже приближались к воротам, затаптывая свои уставшие тени. Среди них Иванко увидел Мите, своего родного брата.
— Пала? — вместо приветствия спросил Иванко.
Мите остановился и поднял голову.
— Пала.
Его лицо было зеленым от усталости. Черные тени легли под глазами. Иванко смотрел на брата с ненавистью. Кричим пал! А они идут спасаться за крепкими стенами Цепины. Если бы Кричим защищал Главака — он умер бы, но не сдал крепость; как эти… Но Главака отправился к смолянам [70] . Если он уговорит их присоединиться к Иванко, тогда дела пойдут лучше…
Иванко медленно спустился со стены. Внизу его поджидало несколько человек из Перистицы во главе с Долгуном Лико.
70
Смоляне — населенно Смолянской области в Родопах. Получило свое название от древнеславянского племени смолян, проживавшего здесь в VI–VIII вв.
— И ты здесь?! Что, и Перистица пала?
— Перистица пока держится, но и она падет. Наши силы распылены. Получается, что каждый борется за себя. Так нельзя, воевода. Это я и пришел тебе сказать.
— А ты знаешь, как можно? — ощетинился Иванко. — Говори.
— Ромеев надо где-то заманить в теснину. И ударить по ним…
— Именно это я и хотел бы сделать. Да ромеи не идут в ловушку.
— Потому что наши люди сидят по крепостям. И ромеи настороже, боятся их нападения с тыла.
— Ты мне советуешь вывести воинов из крепостей? И тем самым сдать их ромеям? — зловеще спросил Иванко.
— Ты лучше знаешь, как поступить, — проговорил Долгун Лико, напуганный тоном его голоса.
— Я должен подумать, — смягчившись, сказал Иванко…
Оранжевый закат плавился над фиолетовыми в вечернем сумраке горами, где-то гремели медные колокольцы, привязанные к шеям коров и телят, сухо шелестела листва деревьев за стенами крепости. Но цвет неба и гор, все звуки казались Иванко обманчивыми, фальшивыми. Возвращение Стана Главаки повергло его в уныние — смоляне отказались присоединиться к восставшим. Словам Главаки, что Калоян поддержал дело Иванко, они не поверили, вместе с Главакой в Цепину пришла лишь горстка молодых парней, да и то из любопытства — поглядеть на взятых в плен пловдивских ромеек. Молодые смоляне остались по ту сторону крепости. Они устроились во дворе монастыря, где содержались пленницы. Иванко собирался отправить их к Калояну, но все почему-то откладывал. Да и не с кем было отправлять, людей и без того не хватало. А крепости сдавались одна за другой. Сдалась и Перистица, и Жабья крепость [71] . Держался лишь Баткун, но и он вот-вот станет добычей протостратора Камицы. Нужно было что-то предпринимать. Иначе собственные воины схватят его и отправят в стан ромеев…
71
Жабья крепость — крепость в Родопах между Кричимом и Баткуном.