Восточная война
Шрифт:
Сам граф тем временем радостно перебегал от одного участка обороны к другому, радостно хлопал по плечам стрелков и сыпал прибаутками.
– Вы бы пригнулись, ваше превосходительство!
– кричали ему в ответ стрелки.
– Не ровен час, подстрелит шальная пуля, как полковника Будищева!
– Не боись, сынки! Я от пуль оберегом заговоренный!
– шутил в ответ Ардатов и в этих словах была доля правды. Перед самым отъездом из Петербурга он получил от государыни императрицы небольшой золотой медальон с образом святой Софии. Шарлота сама повесила его на грудь Михаилу Павловичу и сказала, что пока он будет у Ардатова, ни одна пуля не коснется его тела. Вышучивая свою смерть на стенах бастиона, граф пытался тем самым отогнать от себя дурные воспоминания, связанные с этим прощанием. Впервые за все время их знакомства, императрица позволила себе заплакать при расставании с графом.
– А ну врежьте им, соколики, так, чтоб они по морю домой побежали!
– подбадривал он защитников бастиона, и те врезали не раз, и не два.
Англичане, впрочем, были не из робкого десятка, и, демонстрируя презрение к смерти и любовь к королеве, продолжали разрушать коварные заграждения под губительным огнем противника. Заплатив неимоверно высокую цену за свое упорство, штурмовые батальоны все же смогли продвинуться к самому бастионному рву, последнему препятствию на своем пути.
Уже вперед бросились специальные носильщики штурмовых лестниц, которые волокли эту тяжелую ношу от самых траншей. И тут, неожиданно выяснилось, что ширина рва оказалась гораздо большей, чем того ожидали англичане. Пораженные столь ужасным открытием, они беспомощно столпились перед самым краем рва, торопливо определяя свои дальнейшие действия.
Эта заминка оказалась роковой для англичан, по которым со стен бастиона ударил залп чудовищной силы. Во врага стреляли все: и артиллеристы, и стрелки, и даже офицеры из своих пистолетов. И тут выяснилось, что предел терпения британцев полностью иссяк. Побросав свои штурмовые лестницы, они дружно побежали обратно, проклиная все и всех, а в особенности своего фельдмаршала лорда Раглана.
Та же судьба постигла вторую британскую колонну под командованием генерала Эйра. В отличие от колонны Кемпбелла, они наступали в промежутке между 3 и 4 бастионами русских, стремясь выйти на Пересыпь. В этом месте русской обороны рвов не было, и штурмовые лестницы были не нужны. Казалось, уж здесь- то господам бриттам должна была сопутствовать удача, но перекрестный огонь с бастионов и ружейный огонь защитников Пересыпи остановил врага.
Тут шквал огня был таков, что абсолютно не было возможности, даже самым упорным, пройти то открытое пространство, которое разделяло их от русских укреплений. Известный своей храбростью полковник Хиббери, сменивший смертельно раненого в голову генерала Эйра, вынужден был повернуть обратно со своими солдатами от этой " бури картечи".
Некоторые смельчаки все же смогли достичь брустверов "Садовой батареи", как англичане называли укрепление Пересыпи. Но их число было столь мало, что ни о каком штурме не могло быть и речи. Британцам ничего не оставалось, как низко опустить голову и бежать в сторону своих траншей, продолжая нести потери от выстрелов в спину.
Так закончился этот день в истории обороны Севастополя, который стал новым Ватерлоо не только для французов, но и для англичан.
Император Николай щедро наградил всех участников этого боя, который позволил вновь заблистать славе русского оружия сильно померкшего прошлым летом. Адмирал Нахимов был пожалован орденом св. Владимира 1 степени, генералу Хрулеву и князю Урусову- командиру 2 бастиона- были пожалованы ордена св. Владимира 2 степени. Князь Васильчиков и полковник Тотлебен, которого император произвел в генералы, получили ордена св. Георгия 3 степени. Так же орден св. Георгия 3 степени и производство в полные генералы получил граф Ардатов за оборону 3 бастиона.
Сам Ардатов полностью сдержал данное генералу Горчакову слова и направил государю письмо с просьбой отметить главнокомандующего Крымской армии. За удачное командование гарнизоном Севастополя Горчаков получил золотую табакерку с императорским вензелем и орден Белого орла, что сильно расположило Михаила Дмитриевича к царскому посланнику.
В отличие от севастопольцев в стане врага царил хаос и уныние. Генерал Пелесье полностью обвинял во всех неудачах штурма покойных генералов Брюне и Майрана, а так же лорда Раглана. Нисколько не стесняясь последствий, он публично объявил, что если бы оба генерала остались живы, то обязательно предстали бы перед военно-полевым судом.
Столь гневная оценка действий генерала Брюне вызвало открытый ропот среди французских генералов. Если покойному Майрану можно было поставить в вину атаку раньше времени, то Брюне точно выполнил все, полученные от командующего приказы, и винить погибшего генерала в глазах остальных было чистым кощунством.
Все это было высказано Пелесье утром следующего дня, и тот был вынужден проглотить горький упрек в несправедливости, сказав, что степень вины генерала Брюне определит специальная комиссия. Эта стычка со своими генералами очень сильно взбесила "африканского генерала", и он вылил весь свой могучий гнев на лорда Раглана, живого виновника неудачи штурма Севастополя.
Бедный фельдмаршал сильно страшился свидания с союзным главнокомандующим и не напрасно. Пелесье, лишенный какого-либо такта и уважения, устроил британскому фельдмаршалу такой уничижительный разнос, что тот от сильного расстройства сразу заболел и слег.
Моментально у лорда Раглана открылось старое заболевание, терзавшее его организм с момента высадки в Крым, и ровно через десять дней после неудачного штурма британский полководец скончался от сильного обезвоживания, вызванного неукротимым поносом.
Когда в Севастополе стало известно о смерти лорда Раглана, а так же об её причине, то немедленно со стен русских бастионов в сторону врага понеслась издевательская песнь "Мальбрук в поход собрался". В ней хлестким и звучным языком солдаты и матросы обыгрывали смерть британского фельдмаршала от поносной болезни.
Кроме самого лорда, поносом от свирепствовавшей в лагере союзников холеры страдало много людей, но больше всех сардинцы, недавно прибывшие под Севастополь по приказу своего короля. Еще не адаптировавшиеся как следует к местным условиям, они сразу пополнили ряды военных госпиталей. За короткий срок туда отправилось две тысячи итальянцев, многие из которых больше никогда не вернулись в ряды сардинского корпуса.
Такое количество не боевых потерь в купе с неудачным штурмом русских позиций, крайне негативно подействовали на сардинцев, чем свели к нулю их боевые качества. Видя это, генерал Пелесье решил использовать их только в качестве караульных и дозорных солдат.
Находясь в Петербурге, император Николай Павлович очень радовался успехам севастопольцев. Будь его воля, он уже давно был бы там, но страшный призрак союзного десанта на столицу не давал царю покоя. Чтобы ему не говорил Ардатов и другие военачальники, уверявшие императора в том, что он сильно завышает возможности союзного флота, Николай оставался непоколебим в своем намерении - вместе со столицей выдержать испытание страшным и ужасным британским флотом.