Восточные постели
Шрифт:
— Я не понял.
— И не надо. Просто пиши дальше, вот твое дело. От деятельного мира держись подальше. Попробую ткнуться в Британский совет, в Министерство информации… ох, много чего можно сделать. Мы добьемся исполненья симфонии. Выпустим тебя в Европу.
Никакой благодарности. Роберт Лоо только сказал:
— Думаю, отец меня в Европу не пустит. Понимаете, бизнес, а я — старший сын. Он хочет, чтоб я на бухгалтерские курсы пошел.
— Я с твоим отцом снова поговорю. Разве он не понимает, что ты — первый настоящий композитор в Малайе? — Краббе вытащил сигарету из ящика на столике с джипом. — Только вряд ли
— Он не хотел, чтобы я уезжал в Сингапур. Момент, говорил, неудачный, конец месяца, время отсылать счета. Теперь они запоздают. А я ему сказал, что вы требуете, потому что квартет Шварца там только на два дня, а мне полезно встретиться с мистером Шварцем.
— Значит, твой отец обвиняет меня?
— О да, в какой-то мере. — Роберт Лоо ответил Краббе спокойным взглядом. — Понимаете, мне так легче. Лишних неприятностей не хочу. Я не могу работать, когда люди все время кричат. А вы состоите в правительстве, мой отец думает, будто можете людям приказывать, и против неприятностей не возражаете.
— Слушай, Роберт, — раздраженно сказал Краббе, — какого черта ты хочешь?
— Хочу жить спокойно, музыку писать.
— Не хочешь учиться? Ты умный, но всего не знаешь. Да ведь это и невозможно в твоем возрасте.
— Сам могу все узнать. Я привык. Классный руководитель в школе знал, что я сочиняю, но не помогал. Никто не хотел помогать. Теперь сам могу справиться.
— Ясно. Белый человек унизил тебя, да?
— Я этого не говорил. Я хотел сказать, меня считали сумасшедшим за то, чем я занимался. Оставили в покое, позволили заниматься. Наверно, я должен быть благодарным за это. Однако помочь не хотели.
— Разве я не помог?
— О да. — Роберт Лоо сказал это неубедительно и не убежденно. — Спасибо, — формально добавил он. — Я услыхал свой квартет. Получил подтверждение. Знал, приблизительно так и должно прозвучать.
— Тебе разве не интересно? Не хочется слышать живой оркестр? Знаешь, он лучший в Европе.
— Конечно. Слыхал на пластинках. Наверно, хорошо бы, — добавил он без особой уверенности.
— Не хочешь слышать собственную симфонию?
— Ох, да ведь я ее слышал. — Роберт Лоо терпеливо улыбнулся. — Каждый раз слышу, когда вижу партитуру.
Краббе встал с кресла, зашагал по гостиной. Вошел в пояс солнечного света из окна, уставился на мгновенье на пальмы, на правительственные здания, мгновение тупо гадал, что он вообще здесь делает, налил себе джину с водой.
— Значит, — сказал Краббе в спину юноше; узкий затылок, прилизанные волосы, белая рубашка, запачканная в дороге, — ты просто пишешь для себя, так? Не думаешь, будто другим захочется послушать. И не особенно любишь свою страну.
— Страну? — озадаченно оглянулся юноша.
— Возможно, Малайя когда-нибудь будет гордиться большим композитором.
— А, ясно. — Он фыркнул. — Не думаю.
— Музыка может стать важным делом для ищущей себя страны. Музыка создает некий образ единства.
— Я не понимаю.
— Наверно. Твое дело, как я уже говорил, просто писать. Но даже у композитора должно быть какое-то чувство ответственности. Лучшие композиторы были патриотами.
— Элгар [9] не лучший композитор, —
— Но посмотри, что сделал Сибелиус для Финляндии, — предложил Краббе. — А Де Фалья для Испании. А Барток и Кодали…
— Народу Малайи нужен только американский джаз и музыка ронггенга. Я пишу не для Малайи. Пишу потому, что хочу писать. Должен писать, — признал он и смутился, ибо упомянул демона, одержимость. Едва не предстал на виду без одежды.
9
Элгар Эдуард Уильям (1857—1934) — английский композитор и дирижер, создатель национального стиля в оркестровой музыке.
— Ну, в любом случае, я сделал все возможное, — заключил Краббе. — Ради этого. — И махнул сигаретой на рукописную партитуру симфонии. — И ты должен ехать учиться. Не успокоюсь, пока не увижу тебя на борту парохода. — Впрочем, конечно, раздумывал он, никогда не знаешь, правильно ли поступаешь. Может быть, Роберт Лоо отправится в Лондон и, развращенный новой средой, напишет музыку в стиле Руббры или Герберта Хауэлса. В Париже он может утратить уникальную индивидуальность, пропитавшись Надей Буланже [10] . Он нуждается в наставлении, а единственный человек, кому Краббе доверил бы это, мертв. Краббе достаточно разбирался в музыке, чтобы удостовериться в собственном и в то же время малайском голосе Роберта Лоо. Вальс и лендлер никогда не уходили из музыки Шенберга; точно так же Роберт Лоо впитал с молоком матери сотни разноязыких уличных песен, ритмы многих восточных языков, воспроизводя их в звуках духовых и струнных инструментов. Это была малайская музыка, но услышит ли ее Малайя?
10
Буланже Надя (1887—1979) — преподавательница музыки и дирижер, у которой в Американской консерватории в Фонтенбло учились многие видные композиторы.
— Скажи, Роберт, — грубо спросил Краббе, — ты был когда-нибудь с женщиной?
— Нет.
— Кроме музыки, любишь кого-нибудь или что-нибудь сильно?
Юноша с полминуты серьезно думал, а потом сказал:
— По-моему, мать люблю. Про отца не уверен. Всегда очень любил самую младшую свою сестру. — Помолчал, видно, честно стараясь пополнить каталог, скудость которого как бы выстудила теплую комнату. — Люблю кошек. Есть в них что-то такое… — добавил он, не смог найти слов, и беспомощно договорил: — Замечательное.
— Бедный Роберт, — сказал Краббе, подойдя к нему, стиснув очень худое плечо. — Бедный, бедный Роберт.
Роберт Лоо взглянул на Краббе снизу вверх с неподдельным изумлением в маленьких глазах без ресниц.
— Мистер Краббе, я не понимаю. Просто не понимаю. У меня есть все, чего я хочу. Вам нечего меня жалеть.
На самолет Маньям опоздал. Специально. Дойти мог без помощи, мог без особенной тошноты пережить полет, — несмотря на удар в живот, — но стыдился и злился на расползшийся под левым глазом синяк и на сильно распухшую верхнюю губу. Теперь он лежал на свободной постели в доме доктора Сундралингама и говорил: