Восточный конвой
Шрифт:
«Весь вечер пасли… — повторил Милов мысленно. — Вот, значит, какие пироги. Действительно, партия разыгрывалась по замыслу, а не с листа. Очень полезные сведения. Спасибо, красавица…»
— Кто же это? — продолжала меж тем она. — Ну-ка, дайте полюбоваться…
И, не обращая внимания на неудовольствие охранников, подошла к Милову вплотную.
— Э, да это наш вечерний гость? Как интересно… Язык ее самую малость заплетался; собственно, так и должно было быть: весь вечер она не дистиллированную водичку пила. Видимо, и охрана, понимая это, обходилась с нею не так строго, как должна бы. Но возможно, ей такое обращение полагалось по занимаемому в здешней табели о рангах положению?
— Просто невероятно, — говорила между тем женщина, говорила весело и с усмешкой в голосе. — А я-то с ним весь вечер рядышком просидела, думала, что порядочный… Он что же, получается, вроде того, кто два дня назад хотел пробраться в Круг? Ну, тот, которого подстрелили и схватили так же, как этого…
— Этого не подстрелили, — сказал охранник, — здоровенький пока что. А того подстрелили, но взять не удалось. Исчез, падло. Без следа. Ничего, поищут — и найдут.
— Как жалко, что не нашли, — сказала Леста. — Ничего, зато хоть этот никуда не делся. Попалась птичка. Ну что, теперь его в подвал? Или же повезете в главную контору для серьезной разборки? Только он ведь технет — точно, точно, он мне сам сказал. А раз технет, то куда же? Передадите ремсам? Ему ведь тогда полагается экспертиза и либо ремонт, либо — утилизация…
— Наше дело — доставить, — сдержанно проговорил охранник. — А уж ремсы сами разберутся. Не наша забота.
— На экспертизу, ясно, — словно сама себе подтвердила женщина. — Раз его так ждали, значит, птица с богатыми перышками. Ну ничего, из него там повытрясут все, что нужно. Нелегко ему придется, бедняге… Голова кругом пойдет — выболтает все, что надо и чего не надо. У него никакой блокировки нет, треплется напропалую…
Эти слова можно было воспринять просто как болтовню охмелевшей женщины. Это был текст для охранников. Но можно было и — иначе. Как предупреждение. Как указание: готовься, гость дорогой, к серьезным вещам… И это была уже информация только для него. Блокировка. Ладно, будем иметь в виду… Ничего, если все действительно обстоит так, то на этом игра не закончится. Терпение. Так или иначе, она сделала то, что сделала.
Милов почувствовал, что на душе стало легче. И веселее. Он приободрился, хотя по его облику никто не подумал бы такого. Все очень хорошо. Похоже, начинается желаемая игра. В таком случае — поиграем. Этому нас учить не надо. Покрутимся. Неужели наша людская причудливость не осилит элементарной технетской логики? В конце концов, человек, играя в шахматы, чаще побеждает логическое устройство, чем проигрывает ему. Почему бы и здесь не повториться тому же? Конечно, комбинация задумана весьма сложная, а следовательно, и уязвимая. И тем не менее… Тем не менее, сейчас надо исходить из того, что этот гамбит был оправдан.
Он почувствовал, как вопреки правилам ему вдруг захотелось улыбаться. Хотя положение все еще оставалось достаточно невеселым. И перспектив на быстрое его улучшение не имелось.
А вот — весело стало.
2
(129 часов до)
После того, что было сказано Лестой, он понимал уже, что из двух вариантов дебюта, какие он анализировал перед тем, как принять решение, осуществляется второй. То есть его не оставят здесь (а это был бы тоже вполне приемлемый вариант, работа для него нашлась бы и тут, как наверняка отыщется она и в другом месте), не оставят, но без промедления переправят куда-то в другое место. Пока что его никто еще не проверял серьезно; его принимают за технета — это немалая удача. По возможности надо держаться этой версии. Любой технет, ведущий себя неправильно, считается неисправным и подлежит, надо полагать, либо ремонту, либо уничтожению. Как он успел уже усвоить, эти вопросы решаются — и реализуются — именно на той самой Базе, куда отправляют людей отсюда — из Круга, в который ему пока так и не удалось войти. Попав на Базу, он постарается установить, что же происходит с этими людьми; с этими — значит, возможно, и со всеми остальными. И таким образом будет найден ответ на первый вопрос, заданный ему у классной доски. А может быть, найдется там подводка и к другому ответу: где, как, из чего и каким способом изготовляют технетов… Недаром же услышал и запомнил он пренебрежительно точное: «Сырье…» Мило в почувствовал вдруг, как невольная дрожь пробежала по телу: технеты состоят из тех же материалов, что и обычные люди, и самым простым способом получить такие материалы являлось бы… "Нет! — безмолвно крикнул он. — Не может быть! А почему, собственно? — тут же опроверг он сам себя. — Отношение к людям может быть всяческим — а в технетских представлениях, как я успел уже почувствовать по лозунгам в Текнисе, творцы Освенцима выглядели вполне достойными и уважаемыми людьми, одними из предтеч техницизма, впервые официально отнесшиеся к человеку как к своего рода сырью. Техноканнибализм? Но нет, все-таки верить в это не хочется. Слишком похожи технеты на людей, слишком близки им. Но все же — где люди? И зачем везут их на Базу? Везут скрытно, в закрытых трейлерах, ночью…
«Не сообразил вовремя, — укорил он сам себя. — Надо было попробовать как-то пробраться, слиться с теми людьми, пусть бы тебя отвезли вместе с ними…» Но он понимал, что практически это было неосуществимо: такое можно было предпринять, лишь пробравшись в Круг, а этого-то у него и не получилось, не могло получиться…
«Ладно, пусть события движутся так, как им положено. Все равно каждый час приносит новую информацию. Делает жизнь богаче, — подумал он не без ехидства по отношению к самому себе. — А пока что вырази судьбе благодарность за то, что тебя все же куда-то повезут. Хотя бы не пешком придется добираться…»
Его и в самом деле посадили и повезли. Машина была специальной — для перевозки арестованных. «Автозак, — подумал он. — Приходилось и раньше на таких ездить, да только в ином качестве. Не здесь, не в будке с конвоирами. А в кабине…»
Все течет, все изменяется.
Автозак — не лимузин, но машина куда более тряская. Однако, несмотря на это и другие неудобства, он ухитрился даже задремать. Не выспался как следует прошлой ночью, да и выпитое давало о себе знать, хотя он и принял все возможные меры, чтобы последствия оказались не слишком серьезными. И он с легким (насколько это было возможно) сердцем позволил себе уснуть — все равно, заметить, куда его везут, из-за отсутствия окон, было невозможно, — и действительно проспал до того самого мига, когда машина остановилась и ему приказали, слегка подтолкнув, чтобы придать энергии, выходить.
3
(124 часа до)
В помещении их было двое. Оба — в нежно-розовых комбинезонах, гармонировавших с красноватым цветом стен. Вдоль этих стен, вплотную к ним, стояли низкие, длинные столы, загроможденные множеством приборов, с первого взгляда Миловым не опознанных. Посреди комнаты стоял еще один стол — отдельный, возле него в двух мягких удобных креслах и сидели эти двое. А на столе располагался терминал. Что-то знакомое было в облике этого устройства. Милов напряг память. Господи, да это же IBM, не сложнее 386-го, без малого — музейный экспонат. Приятная неожиданность; приятная — потому что от технетов можно было ожидать большего. Неужели они сами до сих пор не придумали ничего лучшего? Просто невероятно. Ну ладно, примем к сведению.
Доставившие его успели уже доложить обстоятельства задержания и вышли. Сесть Милову не предложили. Оба розовых разглядывали его, как ему показалось, с интересом. Он, как и полагалось, смотрел прямо перед собой, стараясь моргать пореже. Красноватая стена была гладкой и пустой, не за что было зацепиться взглядом, но он мысленно провел на ней две диагонали и старался удерживать взгляд в точке их пересечения.
Так — без звука, без движения — прошла минута, другая, третья… Очень хотелось двигаться, переступить хотя бы с ноги на ногу, пошевелить руками… Он заставлял себя стоять неподвижно. Чтобы отвлечь себя, принялся вспоминать стихи, любимые в юности, и другие — что узнал позже. Но стихи не шли на ум, хотя сами поиски помогали не ощущать так остро молчание и неподвижность.
Видимо, это было какой-то формой проверки, тестом своего рода. Возможно, Милов его выдержал. Он уже не мог бы сказать, сколько минут протекло (удивился бы, услышав, что ровно пять, вовсе не полчаса, как он был уверен), когда один из розовых ремсов (он полагал, что попал уже к ним) разбил, наконец, лед молчания. У него оказался негромкий, приятный голос. И обратился реме не к Милову, как можно было ожидать, а к своему не менее розовому коллеге.
— Прямо идеальный технет, — сказал он, и Милов не уловил в его тоне иронии, хотя понимать эти слова надо было, по всей вероятности, именно иронически. — Как держит плоскость — просто залюбоваться можно. Вы согласны, коллега?