Восток. Запад. Цивилизация

Демина Карина

– Уверена?

– Оно-то сразу не поймешь. Кажется, что те, которые в масках, найглавнейшие. Да только… понимаешь, тут и объяснить не объясню. Чутье просто. Но боятся они.

– Те, что в масках?

– Да. Прямо таки… а эти любезные, кланяются, но… не так, как слуги. Будто тоже игра.

– Спасибо.

– Да не за что.

– А без масок ты никого не видела?

Кэти покачала головой.

– Но, может, еще примета…

Она задумалась.

– Я-то… меня не больно подпускали к этим делам. Все говорила, что, мол, рано. И как аукцион случался,

то меня или усылали, или вон ставили за товаром приглядывать. Наверх никак… но одного разу, как в подвале была, то явился один. Оно-то запрещено, если так, но этот, видать, особый был. Он ходил, девок смотрел. Ощупывал, в рот лез. Еще тыкал палкой какой-то. Ну, махонькой. От такой, - Кэти развела пальцы. – И еще вроде белая, то ли каменная, то ли еще какая. Главное, велел рот раскрывать и в него сувал. А потом глядел. У двоих вроде стала палка другого цвету, и этих он велел в стороночку отвесть. Я еще тогда стала говорить, что никак не могу, потому как правила же ж. Мамаша мне тогда всю голову этими правилами выдурила. Ну и вот… а этот, который второй, в черном, за порядком глядеть поставленный, похвалил, что, мол, правильно все я делаю, но тут особливый случай. И Мамаша прилетела, велела не мешаться. Этих двух он и забрал. Только…

Она снова запнулась.

– Не для этого дела, мыслю. Не для того, для которого мужики баб пользуют. Ему по какой иной надобности, а что за она…

– Каким он был?

– А я откудова знаю? Он же ж в балахоне. И с маскою этой. Белой. Вот. Только… погодь… он сперва в перчатках был. А после снял их. Что-то у него не ладилось с палкою, вот и стянул. И… у него на руке шрам. Свежий еще. То ли опаленный, но как-то вот хитро. А еще перстень! Точно! С драконом!

Крылья за спиной Эвы распахнулись с тихим шелестом.

– Руки-то сами мягонькие, с пальчиками длиннючими. Сразу видать, что из чистых, а тут ожог этот. И… перстень, перстень большой… и Мамаша еще потом обмолвилась, что не приведите Боги этому глянуться. Что… лучше уж самый захудалый из борделей, чем он вот. И…

Кэти запнулась.

– Ты… ты найди их, ладно?

– Найду, - сказал Эдди.

– И чтоб как в сказке, никого не осталось… в живых… нельзя эту погань… а я…

– Стой, - удержала Эва. – Ты… ты ведь помнишь свое прежнее имя?

– Помню.

– Скажи?

– Для чего.

– Не знаю. Может, они тебя еще ищут?

– И пускай себе ищут, - Кэти пожала плечами. – Хотя навряд ли, но… если и так, думаешь, обрадуются, узнав, чего приключилось? У матушки моей волосы были мягонькими. И пахло от нее сладко. Сладко-сладко. А еще она играла. Садилась вечерочком за клавесину и давай. Нас учила. Но у меня не больно-то ладилось… а она все повторяла, что нужно больше стараться. И отец… пусть бы лучше думают, что я живая. Где-нибудь там, далеко-далеко…

– Я… я посмотрю, - сказала Эва. – Но если они до сих пор ищут? И не знают. Это… очень страшно, не знать, что случилось с теми, кого любишь.

– Катарина, - сказала Кэти. – Катарина Жеррард. И жили мы на Цветочной улице. Десятый дом. Белый забор и еще цветы… мне тогда нравилось, Цветочная улица десять. И цветы… скажи…

скажи, что я не хотела вот так… что… соври им, что я умерла давно. Так давно, что… придумаешь. Ты умная девочка.

Эва склонила голову.

Сдержать слезы почти получилось.

Почти.

И крылья за спиной обняли. Перья снова гладкие, что шелк, только еще и теплые. И от этого тепла ком в груди разжался, дышать и то легче стало.

Правильно.

Она, Эва, ведь не виновата, что все так… что… она просто тоже хочет спрятаться. Пусть бы даже под крыльями.

Под крыльями ворона удобно прятаться.

– Вот и все, пожалуй, да? – Кэти не ушла еще. Она стояла, чуть склонив голову. Но что-то в ней изменилось, неуловимо. Будто… будто посветлела? Если туман может посветлеть. – Я… теперь уйду? Куда?

– Не знаю.

– Ты же здесь, значит, знаешь.

– Нет. Я просто шаман. Я могу говорить с духами, но и только. А куда они уходят…

– По-справедливости мне бы в ад, - спокойно ответила Кэти. – Когда-то говорили, что грешники сгорают в огне. А я не хочу, вот и… осталась. Но здесь так тоскливо. Отпусти?

– В огонь?

– Куда-нибудь. Может, оно и не так страшно… может, потом я… сумею вернуться?

Раздался нервный дребезжащий звук, и Кэти прикрыла глаза. На губах её появилась улыбка.

– Мама вот так же… играла на клавесине. Простенькая мелодия. И я все пыталась повторить, - руки поднялись, пальцы пошевелились. – Надо же, помню… вот так… и теперь. А ты играй.

И он играл.

И почему-то дудка и вправду звенела, как старый клавесин. А Эва стояла, спрятавшись за крыльями, слушала и плакала. Плакала и слушала.

Здесь можно.

Здесь ведь все равно ненастоящее. А когда Кэти не стало, то и музыка оборвалась. И крылья развернулись с тихим шелестом.

– Иди, девонька, - сказали ей. – Тебе пора возвращаться. Скажи там, что я бы поел чего. И тебе не помешает. Скоро… поднимемся.

Глава 8 В которой находится место семейному обеду и задушевным разговорам обо всем

Когда Эванора Орвуд вдруг замерла, уставившись в угол, я, признаться, испугалась. И не только я. Леди Орвуд крепко побледнела и сказала что-то такое, что леди произносить точно не стоит. А потом спохватилась и позвала:

– Эва? Эва, девочка…

– Вы слышите это? – Тори сама чашку отставила и сжала голову руками. – Какой… неприятный звук.

Только теперь я и вправду услышала. Не сказать, чтобы неприятный. Далекий. Нервный такой. Свербящий. И зовущий. Но стоило отвлечься и звук исчез.

Леди Орвуд вынула кружку из пальцев дочери, бросила вышитую салфетку, прикрывая пятно на юбке, и вздохнула.

– Опять.

– Опять? – я помахала перед распахнутыми глазами Эвы рукой. Ничего. – Что с нею?

– Ушла, - её сестрица поерзала и сунула палец в ухо. – Нет, все-таки до чего мерзкая музыка. Я… я, пожалуй, выйду в сад. Все равно пользы нет. А чувство такое, будто спицу в ухо суют. Мама, прошу меня…

– Беги уже.

И она действительно побежала, подхватив юбки. Мне только и осталось, что взглядом проводить.