Вот так и живем. Сборник рассказов
Шрифт:
Постепенно уличная суета захватила его, и он, выйдя из аптеки, сев на ступеньки, стал разглядывать прохожих. В основном его внимание привлекали женщины. По-летнему легко одетые, что подчеркивало их красивые фигуры или сексуальные формы, – как уж кому удавалось – они откровенно играли на нервах противоположного пола; покритиковал про себя тех, кто обтягивающей одеждой выставлял на всеобщее обозрение свои трясущиеся телеса: «Ну, кто так одевается! А ведь женщина должна бы понимать это, ведь в зеркало частенько на себя смотрит, да и мобильники с планшетами сейчас у всех, попросила бы подруг заснять ее
Тимофей Николаевич вспомнил о средстве для мужчин, о котором ему только что рассказали в аптеке, достал и пересчитал деньги, что взял с собой, – оставалось или на нотариуса, или на средство, да еще какая-то мелочь. И он направился к нотариусу. Дойдя до нотариальной конторы, решил еще раз покурить – у него было еще минуты три. «Перед смертью…» – пошутил он про себя.
Вдруг он, бросив сигарету, резко повернулся и быстрым шагом пошел в обратную сторону.
Домой он пришел, неся на себе рабочее кресло для письменного стола, имея в кармане новую авторучку, запас простых карандашей, новую записную книжку и…
– новое патентованное средство для мужчин.
«Пусть жизнь – продолжается!» – подумал он.
Горизонты. Шепот души
Горизонт! Чувство необъяснимой грусти и необъяснимой свободы испытывает человек, глядя на него. Кто-то задумывается о будущем, кто-то – о прошлом, но каждого горизонт манит заглянуть чуть-чуть дальше – за него.
Горизонт – как Судьба, её не дано познать человеку, если она – будущее. А если она – прошлое?
Он стоял на берегу океана и с грустной усмешкой теребил свои поседевшие волосы, ласковый ветер помогал ему в этом. «Ну что?» – как бы нашептывал ветер.
Он смотрел в даль океана, и для него не было границ, для него мир не заканчивался горизонтом; он видел за горизонтом следующий горизонт, и следующий. Он видел бесчисленные горизонты, осознавая и впитывая в себя всю бесконечность мироздания. И он растворялся в этой бесконечности, его «я» уже не имело само по себе каких-либо очертаний, границ и завершенности. Он осязал бесконечность и свое сознание, которое было единым со всем вокруг него и внутри него. Он не смог бы, да и не хотел, объяснить единство неба и земли: звезды, отражаясь в воде, весело и беззаботно подпрыгивали на мелкой ряби у его ног и, убегая вдаль, там, у горизонта, начинали свой подъем – все выше, пока не оказывались над ним. Так сливались океан и небо, замыкая жизнь в свою бесконечную сферу. Где-то внутри этой сферы была и его прошлая жизнь, те, кого он любил, и те, кто любил его; где-то там остались вопросы, казавшиеся еще совсем недавно неразрешимыми, эмоции, когда-то захлестывавшие его.
«Почему», – начинал он думать и не мог продолжить фразу, настолько первое слово не имело смысла. Он пытался хитрить, начиная со слов: «а помнишь», «зачем», «как же так», «а если бы», «а может быть». И каждый раз слова и мысли останавливались на этом и дальнейшее не имело никакого значения: все они относились к прошлому, а прошлое растворилось где-то там, далеко-далеко, откуда его нет смысла оценивать. Прошлое не имело альтернативы: хорошее оно или плохое, удачное, или приносящее только разочарование, состоявшееся или нет, заставляющее вспоминать с усмешкой или с горечью – все это отошло на бесконечно далекий план… Вокруг него была только бесконечная череда горизонтов и бесконечная глубина звездного неба.
Он бы мог преклонить колена, попросить прощения, но не придумал перед кем, и у кого. Он бы мог простить, но не знал, кого и за что. Его прошлая жизнь была плодом только его мировоззрения.
С удивлением он обнаружил, что если оглянуться в прошлое, то там тоже бесконечная череда горизонтов. Горизонт за горизонтом, слой за слоем, срез жизни за срезом. И если горизонты будущего не ограничивались конечностью жизни, то горизонты прошлого не ограничивались ни событиями, ни датами, ни даже днем, когда он впервые увидел этот Мир. Сама Жизнь – суть бесконечность. Мечтая или вспоминая, он всегда ощущал Жизнь именно так.
Он стоял на берегу океана. Где сейчас все те, кто встречался ему на пути к этому берегу? Удалось ли им достичь своих берегов: океана ли, озерца, или пусть маленькой, но веселой речушки, убегающей к далекому-далекому морю? Он с благодарностью судьбе вспоминал всех, чьи дороги и тропинки пересеклись с ним, преодолевающим дорогу к своему берегу. Ведь это были дороги, где ветер всегда в лицо, где если перевал, то обязательно в ураганный ветер и дождь, где река «вздувается» именно там и тогда, где и когда её надо переходить вброд. Другие дороги он и не признавал.
Он стоял на берегу океана, и его захватило чувство свободы. Он был СВОБОДЕН. Свободен – наконец-то! Он раздал все долги, выполнил все обязательства. Он не смог только «долюбить», его душа могла вместить всю бесконечность взаимоотношений. Он навсегда возьмет чувство любви с собой в будущее.
Он стоял на берегу океана с чувством бесконечного будущего. Оно окружало его и было в нем самом. Будущее! Где не было анализа и синтеза, где мир познавался весь в целом, и его не надо было для понимания раскладывать на части и затем снова складывать в Единое. Для него Мир был Един.
Он стоял на берегу океана и с грустной усмешкой теребил свои поседевшие волосы…
Последняя капля крови
Жил я тогда в лесном поселке, в двух-трех часах ходьбы до райцентра. Пришел из армии со специальностью слесарь и механик. Женился. Пока детей не было, вроде и денег хватало. Был у нас в поселке всего один трактор, так ведь на одном много не заработаешь: зимой трактор простаивал, пока снег на поселковые дороги не выпадет, а в посевную и уборочную все одно его в помощь райцентр просил.
Как двое детей родились, вопрос с заработками встал очень серьезно.
Устроился я тогда слесарем на станции по ремонту и обслуживанию сельхозтехники в райцентре: ближе к нашему поселку работы не нашлось, а специалисты всем нужны. Километров пятнадцать надо было добираться до райцентра. Автобус туда ходил два раза в день, и то теоретически: то дорогу развезет дождями, то снегом засыплет, а чаще всего запчастей не было, вот и простаивал он больше чем ездил. Уж как ни уговаривал меня директор нашего хозяйства, чтобы не увольнялся, даже усовестить пытался: мол, своих бросаешь. А что бросать-то: кормить-то семью надо было. Вот я и шутил: