Вовка Булкин из 6 «б»

Маляренко Феликс Васильевич

— И вам в разведке не страшно было?

— Страшно. Страшно сначала. А потом ко всему привыкаешь. Да и некогда было, надо было задание выполнять. Не страшней, чем бойцам на передовой, они шли на автоматы и пулеметы. Ладно, давай ужинать. После все расскажу.

После ужина, присев на край полки, Вовка приготовился слушать.

— Первую свою медаль «За отвагу» я за бой на железной дороге получил, — сказал Виктор Васильевич. — Тогда мне девятнадцать было. Нас целый месяц готовили в палаточном городке: обучали с полуслова выполнять строевые приемы, обращаться с оружием, а потом отправили на фронт.

Станция, где остановился мой батальон,

была переполнена бойцами, техникой, заводским оборудованием, отправлявшимся в тыл, и беженцами. У тех война отняла все, что могла.

Вдруг на нас обрушились два «юнкерса». Появление бомбардировщиков было полной неожиданностью. Беженцы немецкие самолеты видели уже не в первый раз, подняли панику. Она тут же перекинулась на необстрелянных солдат. Все полезли под вагоны, стали набиваться в здание вокзала, надеясь, что навес над головой спасет их. Разорвались бомбы, закачалась земля, ударная волна врезала по ушам. Так страшно потом никогда не было. Не знаю как, но вспомнил я вдолбленную мне в голову команду командира нашего взвода. И чтоб перебороть страх, закричал во весь голос: «По воздушной пикирующей цели! Прицел три!.. Упреждение один корпус… Огонь…» — и выстрелил. Я видел в стеклянной кабине летящего бомбардировщика фашистского пилота. Казалось, сейчас он врежется в меня, но самолеты развернулись и с воем помчались на эшелоны. Когда они, сделав круг, стали возвращаться, я снова закричал и не сразу услышал, как рядом открыли огонь бойцы, как на платформе вагона затараторил пулемет и как желтый с черными крестами бомбардировщик врезался в землю. Второй тут же повернул к своим. Вот в жизни как случается, — улыбнулся Виктор Васильевич, — я кричал от страха, а мне дали медаль за отвагу.

Налет бомбардировщиков большого вреда станции не причинил, и скоро наш эшелон двинулся на фронт. А я еще долго ничего не слышал. Эхо взрывов, гремевших на станции, заглушало все. И только слабые удары колес на рельсовых стыках как бы отзывались боем барабанов военного оркестра.

А потом фронт, окопы. Опять вой пикирующих бомбардировщиков. Первая контратака, ранение, темнота, из которой меня вырвал барабанный стук колес санитарного поезда.

«Бум-бум, бум-бум», — стучали колеса, будили во мне жизнь, возвращали из темной ночи в светлый день. И с каждым ударом появлялась надежда выжить. И снова бои…

— А какой самый памятный день на войне? — спросил Вовка, когда замолчал Виктор Васильевич.

— Все помню, все памятны.

— А какой самый-самый?

— Самый-самый? — повторил про себя Виктор Васильевич. — Был такой, когда благодаря собранным моей группой сведениям батальон, наступая на укрепленную оборону противника, не потерял ни одного человека убитым.

Заканчивалась тогда зима сорок пятого. Бои шли в Польше. Я тогда сержантом был. Погода была противная. Над землей висели туманы. Мокрые и липкие, они были хуже морозов. Пока идешь — вспотел, остановился — замерз. Мы не успевали отогреваться у костров. А под ногами расползался смешанный с грязью и прокопченный от пороха снег. Но стоило батальону придвинуться к высоте, как солнце все-таки пробило брешь в тумане и поле раскрылось перед линзами фашистских прицелов.

Командир батальона вызвал меня к себе и приказал провести разведку. Начал он официально: «Сержант Егоров…», а в конце уже не по-военному добавил: «Виктор, до победы недалеко, береги себя».

Мы подползли к колючей проволоке вражеской обороны и с близкого расстояния стали наблюдать

за немцами. С вечера до утра и с утра до вечера лежали на мокром, не успевшем схватиться за ночь снегу и по малым, едва заметным приметам расшифровывали немецкую оборону. Оказалось, что ночью фашисты дежурили у пулеметов, утром сменялись, а днем в одно и то же время большая часть гарнизона уходила обедать в тыл.

Значит, в это время фашисты не ждали атаки. Они надеялись на прицельный пулеметный огонь, на минное поле, на колючую проволоку, на толстые стены своих дотов.

И именно на это время назначил атаку командир.

Ночью саперы проделали проходы в минных полях и подкопали четыре лаза под «ежами». И вот наконец ничего не подозревавшие немцы небольшими группками двинулись на обед. Час настал. Перед дотами разорвались дымовые снаряды. Ударила артиллерия, забили минометы. А солдаты батальона с криками «ура», забросав фашистов гранатами, ворвались на высоту.

Внезапная атака застала фашистов врасплох. И только через два часа враг предпринял контратаку. Немцы бросали под огонь артиллерии, автоматов и пулеметов роты за ротами и, оставив на поле боя убитыми триста своих солдат, отказались от попыток вернуть высоту…

Виктор Васильевич замолчал. В степи, за окном, не отставая от поезда, плыла луна. Вовка смотрел на соседа, хотел, но не мог представить его молодым, старался, но ему не удавалось в теплом поезде почувствовать февральский холод мокрого снега. И все же какая-то тревога поднималась в нем за тех бойцов, за молодого разведчика Егорова…

— Ну что, отбой? — подмигнул Виктор Васильевич Вовке.

Под потолком погас матовый фонарь, Вовка залез на вторую полку, пробовал закрыть глаза, но сон не приходил. Виктор Васильевич тоже не спал. Он лежал в спортивном костюме поверх одеяла и все растирал колени большими жесткими руками. Но, видно, старческие, в закостенелых мозолях ладони не могли согреть застуженные войной ноги. И вдруг Вовка понял, какую незатихающую боль прячет в своем теле бывший разведчик.

За окном во всю ширь размахнулась степь. Вовка долго лежал и смотрел в окно. Вот пролетели отдельные огоньки, через некоторое время они стали появляться все чаще и чаще. Поезд замедлил ход и остановился. Было тихо, и только из-за окна доносились беспокойные голоса.

Вдруг из коридора послышались торопливые шаги и ширканье чемоданов о стенки вагона. Кто-то остановился рядом с Вовкиным купе, потом раздался мелкий переливчатый смех.

— А теперь, дорогие мальчики, можете не беспокоиться. Доеду отлично. Иван Павлович постарался и достал билетик для меня. Нижняя полочка — пятнадцатое место. Так что, можно считать, мой отдых начался, — сказала женщина, и снова рассыпался ее смех. В купе протиснулся высокий мужчина и поставил два чемодана в проход. Не поворачиваясь, так же согнувшись, он вышел и задвинул дверь.

— Ну все, Лиданька, мы пошли, — послышался голос, — счастливого отдыха.

Вовка почувствовал маленький толчок, и отдохнувший за несколько минут поезд заторопился, набирая скорость.

Дверь с шумом отворилась, и вошла женщина. Она наклонилась над Виктором Васильевичем и сразу же вышла в коридор.

— Проводник! Проводник! — громко позвала она. — Проводник! Ну что за безобразие! Где вы? Проводник!

Крик женщины поднял Вовку. Он сел, свесил ноги и выглянул в коридор. Проснулась и старушка, только Виктор Васильевич, намаявшись от боли, спал крепким сном усталого солдата.