Война Чарли Уилсона
Шрифт:
Через три дня Уилсон ехал в джипе по Синайскому полуострову вместе со своим коллегой-конгрессменом Эдом Кохом. Израильские военные везли их на фронт мимо догорающих танков советского производства. Уилсон был чрезвычайно рад оказаться в обществе этих героических людей. Так начался его десятилетний любовный роман с Израилем. По его собственному признанию, «я купил все оптом: осажденную демократию, окруженную варварами с советским оружием, выживших пленников из нацистских концлагерей и Давида против Голиафа».
Уилсон стал одним из самых главных поборников Израиля в Конгрессе, не будучи евреем и не имея заметного количества евреев в своем избирательном округе. Спустя годы Цви Рафиах размышлял над этим казусом: «Однажды я посетил его округ; самое большое впечатление на меня произвели
Вероятно, кроме материнских увещеваний был и другой фактор, побудивший Уилсона встать на сторону Израиля. Его будущий коллега по афганской операции, Гаст Авракотос из ЦРУ, намекает на то, что Чарли в некотором роде страдал синдромом Джеймса Бонда: «Нас сблизила тяга к женщинам и стремление убивать коммунистов». Откровенная манера Авракотоса иногда шокирует людей, но он доходчивее всего объясняет, что двигало Чарли Уилсоном. Смысл его объяснения заключается в том, что наряду с защитой обездоленных для мобилизации сил Уилсону были необходимы два других ингредиента: злодеи-коммунисты, которых требовалось усмирить, и прекрасная женщина рядом с ним.
В Израиле он сразу же свел знакомство с представительницей прекрасного пола в лице капитана сил самообороны с волосами цвета воронова крыла. Она была официальным проводником конгрессмена в зону боевых действий и очаровала его во время первой вылазки в пустыню для осмотра горящих танков. Эд Кох до сих пор помнит свой ужас, когда командир прекрасного капитана, оскорбленный ее растущим влечением к гоюв ковбойской шляпе, приказал ей не возвращаться на следующий день. Кох рассматривал Уилсона как потенциально бесценное приобретение для Израиля: этот член комитета по внешней политике был готов отстаивать дело еврейского государства с большей страстью, чем конгрессмены еврейского происхождения. «Он был единственным в своем роде, — вспоминает Кох, — уроженец нефтяного региона с произраильскими убеждениями». Кох поспешно отвел командира в сторонку. «Вы спятили? — спросил он. — Этой женщине уже двадцать один год, и она способна позаботиться о себе!» В результате капитан Лилатофф осталась на своем посту.
Уилсон признает, что он был без ума от молодой женщины-офицера, чей муж сражался в Египте. Но он утверждает, что их отношения оставались исключительно платоническими, главным образом потому, что несколько дней спустя в холле отеля его представили ведущей израильской кинозвезде Гиле Альмагор. «Помню, как я подумал: что за чертовски приятное место! Горящие русские танки в пустыне, прекрасные капитаны и кинозвезды». Для Уилсона Израиль был наполнен жертвами несправедливости, которые не хотели, чтобы американцы сражались за них, или не нуждались в этом. Они просили лишь о военном и экономическом содействии США, чтобы противостоять арабам, которые жаждали уничтожить Израиль с помощью советских военных арсеналов.
К тому времени, когда Уилсон вернулся в Вашингтон, он, по его собственным словам, стал «израильским коммандо» в Конгрессе США. К его удивлению и немалому удовольствию, произошло замечательное событие: евреи из Хьюстона и Далласа открыли для себя конгрессмена из Лафкина. Без всяких призывов пожертвования потекли со всех концов страны. «Люди из AIPAC [11] обожали меня, потому что я был техасским ковбоем, прискакавшим им на помощь», — вспоминает Уилсон. Вскоре конгрессмен произнес большую речь в поддержку Израиля в Вашингтоне и стал разъезжать с выступлениями на молодежных еврейских конференциях по всей стране.
11
Американо-израильская комиссия по общественным связям — Прим. авт.
Дружба с Израилем стала такой тесной, что спустя годы, когда Уилсон решил, что ЦРУ не желает предоставить афганским мятежникам переносные зенитные орудия для борьбы с воздушными судами противника,
На своем новом посту Уилсон стал понимать, как Израиль и другие заинтересованные стороны пользуются своей властью и влиянием. Он обнаружил, что санкционирующие организации, такие как Комиссия по ассигнованиям, представляют собой немногим более чем дискуссионные клубы. Теперь он входил в состав комиссии, распределявшей государственные средства: пятьдесят человек ежегодно распределяли 500 миллиардов долларов. Он узнал, каким образом один-единственный человек, работающий в нужной подкомиссии и знающий правила игры, может заставить всю страну финансировать программу или секретную операцию по своему выбору.
В конце 1970-х годов Уилсон стал ощущать свою власть. Он принадлежал к небольшой фракции демократов, встревоженных тем, что они считали «политикой умиротворения» со стороны собственной партии. С тех пор как Джимми Картер стал президентом США, израильтяне нашептывали на ухо Уилсону, что Соединенные Штаты утратили бдительность и смотрят в другую сторону, пока коммунисты завоевывают новые позиции. Но беспокойство Уилсона зависело не только от Израиля. Он искренне верил, что Советы собираются завоевать весь мир. Уилсон чрезвычайно расстроился, когда увидел фотографии президента Картера, обнимающегося с Генеральным секретарем Брежневым, который троекратно расцеловал его перед началом переговоров о ядерном разоружении. Для конгрессмена это было зловещим повторением роковой ошибки перед началом Второй мировой войны, когда премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, следовавший политике умиротворения, объявил о «достижении прочного мира» после переговоров с Гитлером,
Время решает все, и как раз в тот момент, когда Уилсона обуревали эти мрачные мысли, конгрессмен Джек Мэрфи явился к нему с деловым предложением. Мэрфи принадлежал к тем демократам, с которыми Уилсон находил общий язык: он был выпускником Вэст-Пойнта и ветераном корейской войны, награжденным боевыми орденами. Они не раз выпивали вместе, но сейчас Мэрфи пришел не для приятного общения. Оба они считали себя членами небольшой группы демократов, державших последнюю линию обороны против СССР. Теперь Мэрфи, можно сказать, ломился в открытую дверь, когда гневно осуждал Картера за его заискивание перед коммунистами. По его словам, Картер собирался предать старейшего антикоммунистического союзника США в Центральной Америке. Невозможно было остаться в стороне и смотреть на такой позор, а Уилсон был единственным человеком в Конгрессе, который обладал достаточной властью и силой воли, чтобы не допустить этого.
Анастасио «Тахо» Сомоса был особенно неприятным на вид диктатором, в толстых очках в черной оправе, с тяжелым подбородком и плотоядной ухмылкой. Но за бутылкой скотча в личном кабинете Уилсона Мэрфи поведал душещипательную историю о том, как он познакомился с молодым Сомосой в военной академии Лассаля в Нью-Йорке, а потом делил с ним комнату в Вест-Пойнте. Мэрфи объяснил, что Сомоса создал в Никарагуа «маленькую Америку»: весь его офицерский корпус прошел подготовку в армии США, а его сын учился в Гарварде.