Война мага. Том 4: Конец игры
Шрифт:
— Что же там такое? Что-то особенное?
«На первый взгляд ничего. Уккарон не строит себе «тёмных твердынь», ему не нужны крепости и бастионы. Чёрная яма… это просто яма. По стене спиралью вьётся речной путь. Там ничего нет, некромант, ни живого, ни мёртвого, потому что сам Уккарон, по-моему, ни тот и ни другой. Тот молодой дракон спускался всё ниже, следуя за спиралями потока, видел пещеры, бродячие камни…»
— Значит, уже хоть что-то, но есть — вода, камни, которые бродят…
«Ну да. Это ж не пустота. А те бродячие камни, они как сам Уккарон, ни мёртвые и ни живые… Молодой дракон искал конец реки, её устье, и не нашёл. Чёрная яма становилась всё уже, стены сходились, но… но и не сходились. Дракон не мог этого понять, он чувствовал опасность, но любопытство брало верх. Отступить значило покрыть себя позором перед другими Хранителями, и теми, кто ещё не обрёл Кристалла…»
— А что, когда-то таких молодых драконов было много? — не удержался Фесс.
Он ожидал вспышки ярости, но Чаргос ответил неожиданно спокойно, с затаенной болью, странно звучавшей в мыслеречи старого Хранителя:
«Было
— Неужели от такого союза родились бы дети? — поразился Фесс.
«Да, родились бы, — с убийственной откровенностью заявил Чаргос. — И даже смогли бы стать настоящими драконами. Разумеется, не без нашей помощи. Их путь оказался бы труден и извилист, многое из данного нам при рождении им пришлось бы обретать через муки, боль и годы тяжкого учения, но у них получилось бы встать с нами рядом. Я умолял об этом Сфайрата, я, старейший из эвиальских Хранителей Кристаллов, унижался перед молодым драконом, ещё не приступившим даже к своей службе! Жаль, что Хорнард, отец Сфайрата, не согласился со мной, не присоединил свой голос… впрочем, Хорнард и сам обзавёлся потомком в более чем зрелом возрасте. Нам ничего не стало нужно, некромант. Частично добродетели прежних времён воскресли в Кейден, но… Когда я призываю остальных вспомнить свой долг, мне отвечают — мол, времени ещё достаточно. Мы любим покой и одиночество, потомки отвлекают нас, не дают предаться абстрактным размышлениям. Так что в известной степени я благодарен тебе, некромант. К добру ли, к худу, но ты призван изменить судьбу Эвиала. Не совершить столь любимый сказителями подвиг «спасения мира», но именно изменить его судьбу. За наш мир схватились могущественные силы, вновь зашевелился Хаос, уже слышны шаги направляющегося сюда Спасителя, слуги Великого Пожирателя суетятся возле самых наших границ. Эвенгар Салладорский обзавёлся могущественными союзниками, и мне кажется, некромант, что я догадываюсь, кто они такие… Наша служба подходит к концу, Кэр Лаэда, и я не хочу, чтобы с нею вместе прервался бы и мой род. Обещай мне, что спасёшь Аэсоннэ, Кэр. Обещай, дай Слово Некроманта, что не пошлёшь её в безнадёжный бой. Когда потребуется та самая «последняя атака», я займу её место. Выбирайтесь отсюда. Возьми её в жёны, Кэр. Она любит тебя, я знаю…»
— Но… но… — поперхнулся Фесс, — она мне действительно как дочь! Я принял её, когда она вылупилась из яйца! Но я не могу…
«Сможешь, Кэр, ты — сможешь. А вот она — уже никогда не сумеет открыть объятия другому. Будет только с тобой. Точно так же, как и Сфайрат не сможет быть ни с кем, кроме твоей Клары Хюммель. Драконы потому и меняют пары, что, полюбив один раз, уже никогда не посмотрят на сторону. Мы сходимся без чувства, человек. Просто, чтобы продлить род. Драконица может снести за один раз только одно яйцо. Второго от того же отца уже не воспоследует. Только от другого. А если они полюбят… второй дракон не перенесёт того, что у его возлюбленной есть дитя, плоть и кровь иного Хранителя. А нам нужно, чтобы каждая драконица дала бы жизнь самое меньшее двоим новым Хранителям, понимаешь, Фесс?..
Поэтому я за то, чтобы судьба Эвиала изменилась. И за то, чтобы хоть кто-то из моего семени остался жить — пусть под другим солнцем и в другом мире. Ты понимаешь меня?»
— П-понимаю, — запинаясь, ответил Фесс. — Вот только на моё Слово Некроманта надежды нету. Я давал его — и не мог сдержать. Поверившие мне мертвы, Чаргос, и я боюсь, что этот долг мне ещё придётся оплатить.
«Я знаю, некромант, я знаю. Твой груз поистине тяжек. Но я готов разделить его с тобою. Я приму его на себя, Кэр. Я знаю — грядёт моя последняя война. Впрочем… чего я ещё утаиваю… У меня было трое потомков, Фесс. Один из них — Эртан. Другой — Редрон. А третьей — была Кейден. В Аэсоннэ течёт моя кровь, Фесс. Пусть это звучит кощунственно для Хранителя Кристаллов, но я поставлю жизнь моей внучки выше блага и счастья целого мира. Можешь осудить меня, некромант. Я готов. Я приму твоё проклятие. Но спаси Аэсоннэ. Не отдавай её ни Хаосу, ни Спасителю. А я взамен расскажу тебе всё, что знаю».
— Всё, что знаешь о чём? Или — о ком?
«О друзьях Салладорца. И о той, кого ты называешь Атликой».
— Неужели ты знал её, о дракон? — поразился некромант.
«Знал её? Конечно же, нет. Она появилась на Пике Судеб в облике Салладорца, отвела глаза нам всем. Я видел серый щит, однако он не показался неодолимым. Обычная магическая защита, нам не раз и не два приходилось ломать такую — пока чародеи Эвиала
— Дуоттов, премудрый Чаргос?
«Их, их, молодой некромант. Наша служба началась давным-давно, когда ещё не отгремели войны Быка и Волка; после разгрома иные змееглавцы вообразили, будто смогут поставить доверенное нам себе на службу. Глупцы; ничего удивительного, что люди, эльфы и гномы опрокинули их».
— Люди, эльфы и гномы?! Был такой союз? Никто и никогда не говорил мне, что нарнийцы или подданные Вейде сражались вместе с людьми!
«Конечно. Дуотты угрожали всем новоприбывшим в Эвиал, и эти новоприбывшие объединились. Но плодами победы воспользовались люди; гномам, в общем, было всё равно, на их горы человеческие королевства претензий не предъявляли, да ты гномов и сам знаешь — погулять, пива выпить, песни поорать, подраться и помириться — легкий на душу народ. Не то, что эльфы. Эти обиды копят веками. Молодая королева Вейде эту обиду не простила. Не простила, разумеется, магам Ордоса и Волшебного Двора. И вступила в союз с их злейшими врагами, Святой Инквизицией. Но это случилось, конечно, уже после Первого Пришествия. Однако я отвлёкся. Так вот, Атлика прикрылась таким же щитом, что некогда использовали волшебники-дуотты. По крайней мере внешне. Я обрадовался. Мой отдалённый прадед помнил времена и Быка, и Волка, будучи тогда совсем ещё молодым Хранителем, даже без собственного Кристалла. Он «сказал мне из моей крови», как выражается Аэсоннэ, что нужно сделать. Мы составили кольцо и ударили. Очень хорошо ударили, наверное, даже лучше, чем под Скавеллом, когда убивали Червя. Щит выдержал. Мы только изранили окрестный камень. Сфайрат и Эртан закричали, что надо атаковать пламенем; Менгли с Редроном — что следует вызвать лавину. Все слишком высокого о себе мнения, старших слушать совсем перестали… — дракон сбился на недовольное ворчание. – Я едва навёл порядок и вновь спросил свою кровь. Предок ответил, что должно изменить наше кольцо, связать его с четырьмя стихиями; мы, драконы, стихия сама в себе, пятое начало, скажу без лишней скромности, и не любим одалживаться у земли, огня, воды или ветра. Но иного выхода я не видел. Мы воззвали к стихийным силам. Никогда, даже под Скавеллом, мы не собирали такой мощи. Я думал, наш удар обрушит весь Пик Судеб, промахнись мы хоть на волос. Мы не промахнулись. Глаз у старого дракона пока ещё верен, прости мне это хвастовство, молодой некромант.
Я едва держался в воздухе, Кэр, глаза ничего не видели, кольцо отдало всё — а то, что казалось нам Салладорцем, продолжало себе забуриваться в гору, щит только полыхнул — и ничего больше. И тут… кое-кто из Хранителей потерял голову. Бросались на врага с когтями и клыками, поливали огнём. Всё напрасно. Он… вернее, она — даже не потрудилась отогнать нас. Настолько презирала.
Мне пришлось сесть. Крылья подвели. Остальных урезонивала Аэсоннэ. И — молодец, внучка — успокоила. Но пока мы приводили себя в порядок, ты уже со всем покончил. Браво, молодой некромант. Аплодирую, как сказали бы в старом эбинском сенате. Напитать Аркинский Ключ силою Кристалла Магии — я бы не додумался, Кэр, несмотря на все прожитые годы.
А теперь — о главном, молодой некромант. Известная тебе под именем «Атлика» родилась не в Эвиале. И у неё не было настоящей матери. Она не вышла из женской утробы, Кэр».
Фесс невольно поёжился.
— Ты смог понять, как она появилась на свет, многомудрый?
«Избавь меня от пышных титулований, Кэр, оставь это для Сфайрата, он болезненно тщеславен и, словно эбинский нобиль, обожает интриги, никогда не скажет ничего напрямик, только если я уж очень попрошу… Как Атлика появилась на свет — нет, я не понял. Почувствовал лишь одно — она дочь свободной магии, мощи, разлитой по всему сущему, дающей звёздам силы светить, а всем нам — жить. Эта мощь оживляет неживое, некромант, понимаешь?.. впрочем, чего я, конечно, ты понимаешь. Ты из Долины Магов, должен был учить всё это. Не удивляйся, что мне ведомо о вашем укромном уголке — пока я не имел Кристалла, тоже довелось постранствовать, как и Сфайрату. Только я не заводил шашней с вашими чародейками, да ещё и приняв облик их погибших возлюбленных. Тьфу, позор!
– дракон и в самом деле плюнул вниз длинной огненнокипящей струёй. — Так вот. У Атлики — оставим ей пока это имя — нет ни отца, ни матери. Она имеет начало, но не порождена никем из обладающих плотью, неважно, смертных или бессмертных. Она возникла, не имея тела, возникла, как некое начало, воплощённое желание, напитанное страстями стихий. И не было ничего, что заставило бы её утишить эти страсти. Они как кипели, так и кипят. Вот что я почувствовал, некромант, пока мы удерживали её призрачную сущность. Атлика возникла там, где потоки вольнотекущей силы сталкиваются с иными магическими сущностями, великими сущностями, недоступными нашему пониманию. Драконы-Хранители шёпотом говорят о наших сородичах, именуемых Драконами Времени, чей дом — великая незримая река, катящая свои воды от будущего через настоящее к прошлому. И в том исчезающем промежутке, где всё свершающееся становится «прошлым», они и обитают, не знающие иной пищи, кроме животворной силы. Вольная мощь насыщает воды этой реки, что не имеет ни начала, ни конца, ибо замкнута в петлю с одной лишь поверхностью. И где-то там, ощутил я, в сущее явилось названное Атликой. Там у неё, конечно, было совершенно иное имя. У неё были братья и сестры, такие же, как и она, порождённые свободной силой, не имеющие ни отца, ни матери. Они знали молодость, но не ведали детства».