Война меча и сковородки
Шрифт:
Кровь отхлынула от щек Эмер, когда она увидела этот роскошный наряд.
Айфа призывала тайные силы, чтобы прозреть будущее, и тогда Эмер наивно полагала, что зная, что ожидает впереди, можно избежать опасности.
Оказалось - нет.
От судьбы не убежишь.
– Отличная ловушка получится, верно?
– спросил Годрик, явно ожидая одобрения.
– Совсем как король-олень!
– Да, ты все отлично придумал, - сказала Эмер, еле двигая губами.
– Назначите встречу Его Величеству в Тронном зале, - продолжал наставлять ее лорд Саби.
– Там есть потаенный ход, лорд Бритмар не знает о нем, потому что это я приказал его проложить. Там встанет епископ Ларгель со своими верными, мы перекроем главный вход, а Фламбар войдет вслед за вами.
– Поймаем его, как крысу в мышеловку, - поддакнул Годрик.
– Даже если они вздумают пробиваться с боем, до своих не доберутся.
– А как же мы с королем?
– спросила Эмер, не в силах оторвать взгляд от рокового платья. Даже насыщенный пурпурный цвет казался ей отвратительным, а золотого шитья - хищным.
– Я смогу вас защитить, - пообещал Годрик.
– Ничего не бойся, я буду рядом.
– Хочется надеяться...
– пробормотала Эмер.
– Вам ничего не угрожает, - заверил и лорд Саби.
– Отнеситесь к этому, как к маленькому розыгрышу.
– С большими последствиями, - подхватил Годрик.
В отличие от мужчин, Эмер не разделяла их боевого настроения.
– Можно мне с тобой пошептаться?
– спросила она мужа, избегая смотреть на роковое платье.
– Это не совсем вежливо...
– начал он, оглядываясь на лорда Саби, но тот замахал рукой, давая позволение.
Годрик и Эмер отошли к окну и зашептались.
– Что-то важное?
– спросил Годрик с таким выражением, что Эмер поняла, как нелепо будет звучать сейчас рассказ о пророчестве Айфы.
– Скажи, что ты чувствуешь?
– спросила она.
– Что чувствую к тебе?
– переспросил он ласково и недоуменно.
Она кивнула и загадала, что если сейчас Годрик признается в любви, то тут же расскажет ему о пророчестве скорой смерти.
– Ты моя жена. Мы связаны до самой смерти. Мы пройдем эту жизнь рука об руку, будем трудиться во славу Эстландии и родим кучу сыновей, которые совершат множество славных дел.
Эмер подавила вздох. Совсем не то она хотела услышать. Но Годрик смотрел на нее такими сияющими глазами, готовый побивать всех демонов, желающих зла Эстландии. И она поняла, что не имеет права ему отказать, а что там произойдет, в этом тронном зале - уже не имеет значения. Потому что идти рука об руку, будучи связанными брачными узами, и быть любимой - это не одно и то же.
– Почему ты просто не скажешь, что любишь меня?
– спросила она напрямик.
– Не надо этих высокопарных слов про служение и детей. Просто -скажи - что любишь.
– Зачем тебе?
– ответил Годрик плохо скрывая нетерпение.
– Вы, женщины, странные существа. Важны не слова, а дела.
– И слова тоже! Каждой женщине хочется, чтобы муж признавался ей в любви хотя бы раз в день!
– Каждый день признаваться в любви?
– Годрик засмеялся.
– Какие странные желанья. Кто же повторяет об одном и том же каждый день? Давай не будем болтать про эти глупости? Надо набраться перед решающей битвой сил. Будь маленьким, стойким воином. Сейчас не время болтать глупости, надо думать о будущем Эстландии.
Он снова поцеловал ее. И этим будто показал, что бессмысленный, по его мнению, разговор окончен.
– Хорошо, милорд, - сказала Эмер, чувствуя пустоту в душе и почти безразличие.
– Оставим глупости. Будем думать о важном. Пусть меч и сковородка служат короне. Ради будущего Эстландии. А теперь выйдите. Мне надо переодеться.
Прежде, чем уйти, Годрик поцеловал ее прямо в губы, и лорд Саби шутливо пригрозил ем наказанием, ибо это «очень похоже на оскорбление чести Ее Величества». Когда за мужчинами закрылась дверь, Эмер медленно приблизилась к платью и встала против него, разглядывая, как врага.
– Ты мне совсем не нравишься, - сказала она платью, будто оно было живым существом и могло слышать.
– Всегда ненавидела пурпур. Это мерзко, что придется умирать в пурпуре. Я бы предпочла зеленый, как холмы Вудшира.
Разумеется, платье ей не ответило, но Эмер не нуждалась в собеседнике.
– Ты - простая тряпка, - продолжала она, сбрасывая плед и оставаясь в одной рубашке.
– Сгниешь, расползешься на нити - и тебе не страшно. А мне страшно. Теперь страшно. Когда собирались рубить голову, я не боялась, потому что знала, что проиграла, и что Годрик навсегда для меня потерян. Когда нет счастья в жизни - на что сама жизнь? А теперь он рядом, - она приподняла пурпурный подол и нырнула внутрь королевского наряда, - и я боюсь. Потому что слишком много оставляю в этом мире. Я еще не насладилась им так, как хотела. Сейчас я жалею, что согласилась смотреть в это проклятое зеркало! Насколько проще было бы жить, не зная, что тебе предстоит умереть. Да еще в таком мерзком платье!
С платьем она провозилась довольно долго. В корсаж были вшиты деревянные реечки, чтобы королевская спина всегда была прямой, но Эмер они только мешали - она не могла расправить плечи так, как привыкла.
– Хотя, это к лучшему, - сказала она платью, завязывая ленты на вороте.
– Мы столько пережили, а он так и не признался, что любит меня. Я была откровенна до донышка, а он... Значит, не любит. И зачем тогда?
Она повернулась к зеркалу, и остановилась, как вкопанная. Потому что возле зеркала открылась потаенная дверца, и возле нее стоял Годрик в образе Ларгеля.
– Зачем ты здесь?! Что слышал?
– накинулась на него Эмер, пытаясь сообразить, давно ли он здесь стоит и с какого момента был свидетелем ее беседы с платьем.
– Слышал достаточно, чтобы оценить вашу преданность, графиня Поэль, - ответил он.
– Ваше Преосвященство!
– Эмер поняла, что обозналась, приняв за мужа настоящего епископа.
– Вы ожидали своего мужа?
– спросил епископ.
– Он там, за дверью, с лордом Саби. А я решил проверить потаенный ход и не жалею. Столько интересного, порой, узнаешь. Значит, все дело в предсказании? И вы готовитесь умереть смиренно, как божья овечка, только потому, что Фламбар - этот молодой осел - никак не догадается наврать вам ласковых слов, да побольше? Какая глупая самоотверженность.
– Не ваше дело, - ответила Эмер мрачно.
– Чем читать нотации, лучше бы за собой смотрели. Разве это достойно священнослужителя и мужчины - лазать по норам, как крыса, вынюхивать и следить за чужими женами?
– Я не вынюхивал, - сказал Ларгель почти дружелюбно.
– И то, как вы решили распорядиться своей жизнью - меня не касается. Скажу только, что я не верю в предсказания. Ни на мизинец не верю. Но я вам не нянька, чтобы учить. Пришел благословить вас, только и всего.
И прежде, чем она успела возразить, положил руку ей на макушку и сказал, глядя ей в глаза: