Война меча и сковородки
Шрифт:
– Вот и всё, - сказал Тилвин, и осенил себя знаком яркого пламени.
Годрик, бледный, как призрак, промолчал. Повторить жест кузена он не мог, потому что руки были связаны.
– Все свободны, - сказала королева, возвращаясь к трону.
– Отпустите виллана, пусть идёт, куда заблагорассудится.
– Правильно ли я понял, Ваше Величество...
– начал Тилвин.
Но королева оборвала его:
– Кто-то давал вам право говорить, милорд Тюдда? Виллан теперь нам не опасен, а казнь жены будет для него худшим наказанием. Мы милосердны и считаем, что с него достаточно. Вы хотите возразить? Имейте в виду, сегодня мы не в лучшем настроении.
Тилвин отрицательно покачал головой
Годрика развязали, и он потер запястья, на которых остались красные полосы.
– Я не забуду этого, Ваше Величество, - сказал он, обернувшись на пороге, совсем, как Эмер.
Королева ответила ему холодным взглядом и сказала:
– Я тоже.
Глава 33 (окончание)
Зеленые леса родного Роренброка Эмер видела, как наяву. Она шла по тропинке, а вокруг был май - бушевал во всем великолепии. Цвел боярышник, и солнечные лучи щедро поливали землю сквозь молодую листву. Из-за солнечных пятен прелые прошлогодние листья напоминали пятнистую оленью шкуру.
Эмер брела, не имея ни малейшего представления - куда и зачем направляется. Ей помнилось, что вот-вот должно показаться озеро, но тропинка вела все дальше и дальше, а озера не было и в помине. Очутившись в дубраве, Эмер поняла, что заблудилась. Возле Роренброка не было дубрав.
Задрав голову, она прищурилась против солнца и долго любовалась дубами. Солнечные лучи скользили ее по щекам, приятно согревая, и от этого совсем не хотелось просыпаться. Но лучи становились все настойчивее, от их прикосновений стало горячо, как от кузнечной печки. Эмер резко отвернулась и... открыла глаза.
На нее смотрел Годрик, и он же гладил ее кончиками пальцев по щекам, призывая проснуться.
Эмер смотрела на мужа и думала, что умереть - это вовсе не плохо. Она протянула руки и обняла его, а он зарылся лицом в ее волосы и тихонько поцеловал в висок.
– Я умерла и оказалась на небесах?
– прошептала Эмер, вдыхая столь знакомый и милый ей запах мерзлой земли и янтаря, и чувствовала, что вполне может умереть еще раз - от счастья.
– Но неужели ты тоже умер?
– Мы живы, - сказал ей Годрик.
– И ты, и я. И теперь все будет хорошо. Только мне надо снова просить у тебя прощения.
– За что?
Ответил совсем другой голос, который сразу вырвал ее из пребывания в блаженстве:
– За то представление, что мы разыграли перед вами.
Это не могли быть небеса. Потому что никакие силы не протащили бы епископа Ларгеля Азо в сады праведников. Эмер сразу расхотелось обниматься, и она беспокойно завозилась, пытаясь оттолкнуть Годрика. Он выпустил ее из объятий и сел на край постели, нежно поглаживая по колену через шелковое одеяло. Полог кровати отодвинулся, и внутрь краем глаза заглянул епископ Ларгель, а потом опять скрылся.
– Мы все оказались в преисподней?
– догадалась Эмер.
– Как же так? Ладно - епископ, он с демонами одной породы. И даже ты, Годрик. Сколько ты мне крови попортил - как раз достанет на смоляной котел. Но меня-то за что?! Я-то чем прогневала небо?
– Нет, мы живы...
– начал убеждать ее Годрик.
А приглушенный голос спросил:
– Вы уверены, что безгрешны, дитя мое?
– затем послышалось хихиканье: - Святая простота!
Этот голос Эмер тоже узнала:
– Лорд Саби!
– И он здесь, - сказал Годрик смущенно.
– Тогда это не может быть преисподней, - сказала Эмер убежденно.
– Такого уродливого старикана испугались бы даже демоны.
– Это наш бренный мир, графиня, - ответил невидимый лорд Саби, продолжая хихикать.
– А вы не испытывайте неловкости, милорд Фламбар, я ничуть не обижаюсь на вашу милую жену.
– Благодарю, - пробормотал Годрик, выразительно глядя на Эмер, чтобы попридержала язык.
Но она уже села в постели и отодвинула Годрика в сторону, чтобы было сподручнее смотреть. Выглянув из-за полога, Эмер обнаружила, что находится в незнакомой комнате - очень светлой, с огромным окном, сквозь которое так и лился солнечный свет, и задувал приятный летний ветерок. Стены были облицованы дощечками из мореного дуба, и запах благородной древесины властно напомнил Эмер о сновидении.
– Где я?
– спросила она.
– И что здесь делаете вы?
– Добро пожаловать в мой скромный дом, графиня, - сказал лорд Саби тоном радушного хозяина.
Они с Ларгелем были одеты в одинаковые черные квезоты, расшитые серебряной нитью у ворота, и походили не на грозных пастырей Эстландии, а на обыкновенных горожан, принарядившихся к празднику. На круглом столе стояли серебряные кубки и запотевший кувшин, и лежало простое сырное печенье, какое готовят пастухи, отправляясь на горные пастбища. Только сейчас Эмер поняла, как голодна, и решила отложить выяснение всех тайн на потом.
– Дай-ка мне печенья, Годрик, - велела она, откидываясь на подушки.
– И чего-нибудь попить. У меня такое чувство, будто я прошла вместе с Мюрдером Смелым от окраин Эстландии до восточных морей. Сейчас я поем, а потом хочу услышать, каких-таких хвостатых лебедей произошло. Королева приказала меня казнить...
Она задумалась, припоминая, и рассеянно взяла блюдо с печеньем, которое Годрик ей услужливо поднес.
– Ты что-нибудь помнишь?
– спросил он.
– После того, как тебя повели на казнь?
Прежде чем ответить, Эмер съела три рассыпчатых печенья, отпила вина из предложенного кубка, и аккуратно промокнула губы рукавом рубашки.
Полог над кроватью подняли, и теперь Эмер могла видеть всех трех мужчин. Лорд Саби расположился в кресле с высокой спинкой, епископ Ларгель стоял у окна, облокотившись о стену плечом, Годрик сидел на постели, поближе к жене.
– Помню, как вышла из зала, как прошла во двор. Солнце ударило в глаза... Палач с мечом... И... и ничего больше. Как уснула.