Война меча и сковородки
Шрифт:
– Да ты не только трус, но ещё и хвастун, - сказала Эмер, презрительно выпятив губу.
– Кажется, так и переводится твоя фамилия?[1]
Друзья Фламбара присвистнули.
– Годрик, - сказал рябой, - сдаётся мне, она хочет тебя оскорбить.
Сэр Годрик посмотрел на Эмер холодно, как на жабу.
– Если ты знаешь южное наречие, дорогая девушка, - сказал он, - то должна знать, что Фламбар переводится, как «огненный язык». Это потому что мои предки занимались кузнечным делом. Но есть ещё кое-что...
Он неожиданно схватил девушку за голову, сжав ей виски ладонями, как тисками, и крепко поцеловал в губы.
Никто и никогда не целовал её так. Поцелуи матери, сестёр и подруг не в счёт, а мужские поцелуи она видела только на картинках в книгах о рыцарях прежних времён. Но там всё выглядело по-другому. Дама скромно смотрела в сторону, а рыцарь с благоговейным трепетом касался губами её щеки. В поцелуе же Фламбара не было ни благоговейности, ни трепета, да и сама она не смогла выказать скромности, пусть даже и ложной. Больше всего этот поцелуй походил на удар раскалённым молотом в мозг и сердце. Дыхание Эмер пресеклось, а глаза сами закрылись. Наверное, Фламбар жевал какую-то душистую смолку, потому что вкус его поцелуя был и сладкий, и горький, как шиповник, вываренный в меду.
И снова мелькнула мысль, опечалившая до глубины души: «Вот бы мне такого мужа!» - пусть бы целовал жарко, до потемнения в глазах, и держал крепко, как медведь добычу. Не то что лорд Ранулф.
Колени девушки подогнулись, и она упала бы, не поддержи её друзья сэра рыцаря.
– Годрик, эй!
– воскликнул рябой.
– Ей, кажется, понравилось!
– Разве могло быть иначе?
– спросил Фламбар, отрываясь от беззащитной жертвы и еле переводя дыханье.
– Да она уже готова выпрыгнуть из платья, чтобы мне отдаться. Поняла теперь, почему мой язык называют огненным?
– и он поскреб указательным пальцем девушку под подбородком, как бродячую собачонку, подошедчую клянчить косточку.
Сладкий морок немедленно отпустил, и Эмер угрюмо уставилась на оскорбителя, досадуя, что не может демонстративно утереть губы ладонью.
– Как она тебе?
– спросил рябой с жадным любопытством.
– Сойдёт для разового использования, - снисходительно ответил ему друг.
– Но пылкая девчонка! Пожалуй, стоит того, чтобы поцеловать её ещё раз. К тому же, вы меня знаете - не люблю отказывать женщине в её желаниях, - и он наклонился для нового поцелуя.
Эмер не стала медлить и ударила его лбом в нос.
Кровь с благородного рыцаря хлынула, как с поросёнка, и высокомерная маска сразу же слетела.
– Ты мне нос разбила, дикая деревенщина, - сказал он, изумлённо глядя, как красные капли пятнают на пол. Он утёрся тыльной стороной ладони и обратился к друзьям, не веря, что подобное могла сотворить девица из свиты королевы.
– Вы это видели?!
Рябой, и пухлощёкий не ответили, только таращили глаза. Рябой прыснул, но тут же осёкся.
– Ещё ко мне прикоснёшься, я тебе горло перегрызу, - пообещала Эмер.
– Ты, видно, из тех, кто смел только с женщинами, да и то не со всякими.
– На себя намекаешь?
– Лучше отпусти по-хорошему, или будешь оправдываться перед женой за расцарапанную вывеску, - сказала она на жаргоне вилланов, чем потрясла рыцаря ещё больше.
– И где только рождаются такие буйные и невоспитанные бабы?
– Годрик зажал нос, чтобы остановить кровотечение, и теперь голос его звучал гнусаво, не имея уже той силы, что вначале пленила Эмер.
Она же втайне огорчилась, что он не опроверг слов о жене. Вопрос был задан с тайным намерением узнать, свободен ли ещё этот рыцарь, или уже навсегда потерян, связанный узами брака. Эмер ещё раз дёрнулась в руках дружков Годрика, и те выпустили её - или решили не связываться, или такова была договорённость.
Эмер демонстративно отряхнула рукава, не спеша убегать. Не хватало ещё изображать трусливого кролика им на потеху.
– Я из Вудшира, - объявила она угрожающим тоном.
– И тамошние женщины себя в обиду не дают. Ваши физиономии я запомню, доблестные сэры. А твою, - она ткнула пальцем во Фламбара, - не забуду до самой смерти.
– Я настолько пришёлся тебе по душе?
– пусть и с разбитым носом, он не собирался спускать ей ни одного дерзкого слова.
– Точно! Будешь мне сниться со своим южным говором, - она зажала нос двумя пальцами и сказала, пародируя напыщенную манеру Годрика и немилосердно гундося: - Я - Фламбар, не люблю отказывать женщинам в их желаниях!
– Ах ты!
– он прыгнул вперед, хватая ее за плечо.
– А розгой по мягкому месту не пожелаешь? Я бы не отказал!
– Отстань! Покалечу!
– предупредила Эмер, но не успела применить ни одного приёма из тех, каким обучал её старый Мэт.
Сэр рыцарь немилосердно завернул ей руку за спину, притискивая к себе.
– Я ведь слов на ветер не бросаю, - сказал он. Кровь снова потекла по его лицу, но он забыл утереться.
Эмер оказалась так близко от него, что его дыхание коснулось её щеки. От мужской котты пахло совсем особым, странным, но приятным запахом. Янтарём и промёрзлой землей - такое сравнение пришло на ум, и Эмер подумала, что вдыхать этот запах - почти тоже самое, что наслаждаться ароматами небесных садов. Блаженно, и не может надоесть.
Но небесные сады - они были где-то там, на недлосягаемойт высоте, а здесь происходили другие, совсем не небесные дела.
– Советую отпустить меня, сэр рыцарь Годрик Фламбар, - сказала Эмер так, что имя Острюдкиного брата прозвучало, как оскорбление.
– Иначе тебе даже венценосная тетушка не поможет.
– Зато тебе поможет розга, - обрадовал её Годрик, держа крепко, и не собираясь ослаблять хватку.
– Розга?
– коварно переспросила Эмер.
– Совершенно верно.
– По мягкому месту?
– По нему.
– А свинью в зад поцеловать не хочешь?
– и свободной рукой она вцепилась ему в волосы, заставив вскрикнуть от боли.
Некоторое время они топтались на месте, пытаясь освободить - одна руку, другой пряди волос. Но в какой-то момент сопротивление Эмер ослабло, а нападение Годрика приняло иной характер. Уста их слились, и на глазах у изумлённых друзей сэр Фламбар принялся страстно целоваться с рыжей девицей, которая вовсе не спешила претворить в дело свои угрозы: покалечить, расцарапать или перегрызть. Похоже, оба забыли о свидетелях, потому что Годрик схватил лицо девушки в ладони и знай целовал её особыми поцелуями, которыми так мастерски владеют южане, принуждая приоткрыть губы.