Война среди осени
Шрифт:
— Значит, нужно пытаться самим. Чем лучше подготовимся, тем быстрее дай-кво поймет, что к чему, и даст нам совет.
— А если он не приедет?
— Приедет, — сказал Семай. — Должен приехать.
16
— Да, — подтвердил Найит. — Это он.
Конь Оты беспокойно заржал, косясь на тело, привязанное к длинному шесту прямо у входа в большие чертоги. Дая-кво убили много дней назад. У его ног, точно груда бревен, лежали мертвецы в коричневых мантиях.
Хайем всегда принимал как должное андатов, поэтов и вечную смену поколений. Да, год от года пленения давались все тяжелее. Да, андат мог освободиться, и тогда, в городе, которому он принадлежал, наступали трудные времена. Но никто не рассчитывал, что когда-нибудь все закончится. Ота смотрел на мертвых и видел кончину своего мира.
Утро после сражения вышло тяжелое. Он встал до рассвета и обошел весь лагерь. Несколько дозорных исчезли. Сначала Ота не мог понять, что с ними стало — попали они в лапы гальтам и погибли или просто взяли лошадей и направились куда глаза глядят. Ответ он получил, только когда они стали возвращаться и докладывать, что удалось разведать.
Гальты снова направились на восток. Их кони и паровые телеги повернули к селению дая-кво. Никто не гнался за Отой и не спешил добить уцелевших на поле кровавой бойни. Войско Мати не стоило внимания, и гальты ясно дали понять, насколько его презирают.
Несмотря на горечь унижения, Оте стало легче. Пусть многим из его воинов не суждено было дожить до утра, зато им дали умереть спокойно. А у него появилось время передохнуть, собраться с мыслями и оценить потери.
Четыре сотни воинов остались лежать на поле, только вот гальтов рядом с ними было в три раза меньше. Еще пять сотен были ранены или пропали. За считанные часы Ота потерял третью часть войска, а те, кто выжил, сильно изменились. Это были уже не те люди, с которыми он беседовал у костров накануне битвы. Поражение оглушило их, сломило дух, опустошило душу. Когда-то их самодельное оружие и доспехи вселяли веру в находчивость и силу, но теперь выглядели жалкими, наивными. Эти люди явились на поле боя, вооруженные, как дети, и попали под мечи суровых мужчин. Ота благодарил всех богов на свете за тех, кто сумел выжить.
Два дня спустя он собрал отряд из двадцати всадников и двадцати пеших и отправился в селение. Найит попросился с ними, и Ота не смог ему отказать. Возможно, он нарушил данное Маати обещание и не поберег мальчика, но пока Найит считал себя виновным за пролитую кровь и поражение, ему лучше было уехать подальше от раненых. Остальные остались в лагере ухаживать за теми, кому еще можно было помочь, облегчать страдания умирающих и, как догадывался Ота, потихоньку расходиться по домам. Он уже не надеялся, что они пойдут за ним в бой.
Небольшой отряд ехал быстрее, а проследить, где шли гальты, оказалось так легко, будто они проложили новехонькую дорогу. Тысячи дисциплинированных ног оставили за собой втоптанную в грязь траву и сломанные деревца. На полосе израненной земли, которая тянулась вслед за войском, смогли бы встать в ряд ровно десять человек — не больше и не меньше. От этой точности становилось жутковато. Через два дня отряд заметил впереди дым.
Они добрались до селения к вечеру. Там царила разруха. На месте сверкающих окон щерились осколками черные дыры. Высеченные в скале башни покрылись копотью, купола обрушились. Пахло горелой плотью, дымом и медным запахом пролитой крови. Ота ехал медленно, перестук копыт по мостовой вторил идиотским колокольчикам, которые звенели на ветру, в беспорядке смешав голоса. Оте казалось, что воздух стал гуще, трудно было дышать. На месте сердца образовалась пустота. Он не плакал, и руки у него не дрожали. Ум просто отмечал подробности — труп в коричневых, почерневших от крови одеждах, гальтскую самоходную повозку с котлом, искореженным и разорванным какой-то страшной силой, печь огнедержца, перевернутую вверх дном, и серый пепел вокруг, стрелу, которая треснула от удара о камень. Ота видел их и тут же забывал. Во все это невозможно было поверить.
За ним в молчании следовали остальные. Они добрались до большого чертога, который возвышался над селением. Приемные покои, обращенные окнами и дверями на запад, охватило пламя заката. Солнце играло на стенах. Белые камни горели золотом — ярче там, где остались чистыми, темнее в местах, где их запятнала копоть.
И прямо у входа они наткнулись на мертвого дая-кво, привязанного к шесту. У его ног лежали погибшие надежды Хайема.
«Я мог бы это предотвратить, — подумал Ота. — Гальты живы, потому что я их спас тогда, в Сарайкете. Все это — моя вина».
Он повернулся к Найиту.
— Разрежьте веревки. Мы их похороним или устроим погребальный костер. Что угодно, только не это.
За страшной грудой тел их взглядам открылось огромное пепелище. Бревна, из которых гальты устроили костер, были высотой с человека и прогорели почти полностью. Искореженные жаром переплеты древних книг валялись в пепле страниц. Разорванные ленты, которые раньше скрепляли рукописи, шевелились на ветру. Ота положил руку на шею коня, как будто хотел успокоить его, а не себя, затем спешился.
Пепелище до сих пор дымилось. В воздухе висела серая зловонная пелена. Ота прошел его вдоль и поперек. Кое-где еще тлели угли. В золе виднелись обгоревшие черные кости. Здесь тоже погибли люди. Поэты. Книги. Знания, которые уже никогда не восполнить. Ота прислонился к опаленному стволу дерева. Боя тут не было. Только резня.
— Высочайший?
Ашуа Радаани подошел к нему. А может, стоял рядом уже давно. Его лицо осунулось, в глазах была отрешенная пустота.
— Мы сняли дая-кво, высочайший.
— Разделитесь по четверо, — приказал Ота. — Если найдете уцелевшие светильники, берите их. Если нет, сделайте из чего-нибудь факелы. Не знаю, как глубоко ведут коридоры, но мы должны обойти каждый уголок.
Радаани глянул через его плечо на багровое распухшее солнце, которое уже коснулось горизонта. На его фоне темнели силуэты людей, собравшихся у входа в чертоги. Радаани снова повернулся к Оте и сложил руки в жесте предложения.
— Мы могли бы подождать рассвета…
— А если кто-то остался в живых и ранен? Продержится он до утра? Если нам выпало работать ночью, так тому и быть. Мне нужны все, кто выжил. И книги. Любые книги. Несите мне все, на чем есть буквы.
Радаани помедлил, затем изобразил позу повиновения. Ота положил руку ему на плечо.
«Мы проиграли, — подумал он. — Конечно, проиграли. У нас даже не было надежды».
Они не стали разбивать лагерь, готовить еду. Вокруг пахло смертью. Лошади слишком волновались, поэтому их пришлось увести подальше. Найит и его друг, кузнец по имени Сая, соорудили из обломков светильники и факелы. Началась долгая жуткая ночь. Тени и пламя плясали на стенах поруганных величавых чертогов, словно чудовища из детских сказок про адскую бездну. Ота, Найит, Радаани и худощавый паренек, чьего имени Ота не помнил, переходили из покоя в покой и звали живых, вглядываясь в темноту. Они кричали, что пришли друзья, что они хотят помочь. Кричали до хрипоты, но им отвечало только эхо.