Война среди осени
Шрифт:
— Вам нужно ехать прямо сейчас, высочайший. Я могу повезти вас.
— У меня есть свой конь, — отказался Ота и вдруг понял, что даже не знает, что стало с его скакуном. — Поезжайте. Немедленно!
Гальты приблизились на расстояние выстрела и сбавили скорость. Двое упали. А потом, каким-то чудом, преследование прекратилось, враги повернули назад. Мимо Оты бежали его пехотинцы, грязные, истекающие кровью, плачущие и бледные от ужаса. Некоторые волокли раненых. Иногда — не подозревая, что те уже мертвы. С Отой поравнялись последние воины. Он
Когда заходящее солнце вытянуло на земле тени, жалкие остатки армии Мати, которая на рассвете составляла три тысячи человек, брели по дороге беспорядочной, унылой толпой. Покинув лагерь, где провели ночь накануне битвы, они бежали на север и теперь остановились в лугах, истоптанных ими же по дороге в селение. Они сумели спасти несколько повозок с едой, какие-то шатры и запасы воды, хотя гораздо больше опрокинули во время панического бегства. Лекари делали все возможное, чтобы облегчить страдания раненых, которых уложили на склоны холмов. У многих раны оказались неглубокими, но стольким же не суждено было дожить до утра.
Первыми вернулись к делу те, кто ходил в дозор. Посыльные торговых домов выезжали следить за передвижениями гальтов. После битвы те прошли по полю, забрали своих и добили тех, кто отстал от войска Оты. Затем споро, как бывалые люди, разбили лагерь и приготовили ужин. Гальты явно считали, что дело решено и спор окончен. Они победили.
Стемнело. Ота обходил лагерь, останавливаясь у костров. Никто не посмел дерзить ему открыто. В одних глазах он встречал злобу, в других — тоску, но почти в каждом застыли пустота и недоверие. Когда Ота наконец присел на край своей койки, которую за неимением шатра поставили под раскидистым деревом, он понял, что многих потерял на поле битвы, но вдвое больше покинет его этой ночью. Ота прикрыл глаза ладонью. Тело налилось тяжестью, но уснуть он не мог.
Ни один не покинул его за весь этот долгий изнурительный путь на поле битвы. Раньше мысль согревала Оте сердце. Сейчас он пожалел, что люди от него не сбежали. Они могли бы вернуться к своим женам, детям и родителям. Уехать туда, где безопасней, и забыть о безумной попытке удержать мир на краю пропасти. Если только безопасные места еще остались на свете. Дай-кво был обречен. Гибель ожидала все города Хайема. И Мати тоже. Много лет у него была возможность погубить весь Гальт. Размягченный Камень обратил бы их города в развалины, а земли — в океан расплавленной тверди. Когда-то эту войну можно было предотвратить. Если бы он знал, если бы у него хватило решимости. А теперь было слишком поздно.
— Высочайший?
Ота поднял руку, сел. Перед ним стоял Найит. Ота узнал его по силуэту.
— Найит-кя? — Ота осознал, что видит сына Лиат впервые после окончания битвы. За все это время он даже не вспомнил про юношу. Ему стало стыдно. — Как ты?
— Вроде бы цел. На
В темноте Ота разглядел, что сын ему что-то протягивает. Ноздрей коснулся жирный запах жареного ягненка.
— Я не хочу, — сказал Ота, когда юноша подошел ближе. — Спасибо, но отдай это другим. Отдай раненым.
— Ваш слуга сказал, что вы и утром не поели. Если вы свалитесь с ног, это никому не поможет. Это не вернет их к жизни.
Ота почувствовал, как в груди взвилась волна холодной ярости, но сдержался и ничего не ответил. Кивнул на край постели.
— Оставь тут.
Найит поколебался, затем поставил миску. Шагнул назад, но уходить не спешил. Глаза Оты понемногу привыкли к темноте, и он смутно различил черты юноши. Увидев, что сын плачет, он не удивился. Найит уже повзрослел. Ота был моложе, когда зачал его с Лиат. Когда решился убить человека своими руками.
— Простите, высочайший, — сказал Найит.
— И ты прости.
Пряный аромат жареного мяса дразнил и одновременно вызывал легкую тошноту.
— Это я виноват, — сказал Найит сдавленным от слез голосом. — Все это моя вина.
— Нет. Ты не…
— Я увидел, как они убивают друг друга. Видел, как их много. Я не выдержал. — Он сложил руки в жесте глубокого раскаяния. — Это я скомандовал отступать.
— Я знаю, — сказал Ота.
15
Головная боль мучила Лиат с самого утра. Днем ей начало казаться, что где-то внутри, между глазами и висками натянулись тугие струны, которые дрожат от любого резкого движения. Она старалась не качать головой, просто прижала к столешнице ладони и представила, как раздражение уходит в тонкие линии древесного рисунка. Киян, сидевшая напротив, спокойно рассуждала о чем-то, совсем не понимая сути дела. Лиат жестом попросила разрешения вставить слово и заговорила, не дождавшись ответа.
— Дело не в людях, — сказала Лиат. — Он мог забрать и вдвое больше, но мы все равно управились бы. Дело в лошадях.
Узкое, как у лисички, лицо Киян помрачнело. Черные глаза пробежали по картам и схемам, разложенным на столе; задержались на списке полей и предместий с комментариями о весе зерна, мяса и овощей, собранных в каждом за последние пять лет. Почерк у Лиат был убористый. Чернильно-черные строчки лист за листом исчертили желтую, как масло, бумагу, перечисляя, с каких земель собирать урожай, а какие — вспахивать, сколько рук и копыт нужно для каждого поля.
Ветерок летел в раскрытые окна и приподнимал уголки страниц, будто невидимые пальцы осторожно листали записи в поисках какой-то пометки.
— Объясните мне снова, — попросила Киян и усталость в ее голосе почти обезоружила Лиат.
Почти, но не совсем. Женщина вздохнула и поднялась. Струна все пульсировала.
— Это — количество лошадей, которые нужны, чтобы вспахать восточные поля здесь и здесь. — Лиат стукнула ногтем по карте. — У нас есть только половина, но можно взять мулов с мельниц.