Война всех против всех
Шрифт:
Кроме того, мне он оказался слишком непримиримым противником и успел наделать немало бед. Евсению отрубили голову и перед этим я успел с ним поговорить.
— Жаль, что так вышло, — сказал я искренне. Мне всегда нравилось, что Евсений эрудированный и усердно старается выполнить любую поставленную задачу. Но вот, пожалуйста, он тоже сбился с правильной дорожки и перешел в стан моих врагов, причем стал одним из самых ожесточенных, и если его оставить в живых, мог в будущем наделать немало бед. — Я бы хотел предотвратить твою казнь. Есть что-нибудь такое, что ты хотел бы сказать мне перед смертью? Например, кто помогал тебе участвовать в покушении возле нового канала, который я сейчас рою? Если не хочешь говорить, не говори, я все равно узнаю это сам, причем очень скоро. Просто, если ты промолчишь, Лаэлия опять может пострадать, поскольку она снова будет командовать войском на канале.
Может быть, с моей стороны было слишком жестоко говорить ему об этом, тем более, что Лаэлия в ближайшее время собиралась заняться сбором отряда амазонок, а не наблюдать за рытьем канала, но веселые и добрые времена давно прошли, настала пора кидать камни во всех своих противников.
— Никогда не понимал, зачем тебе строить новый канал, если в Равенне и так есть уже два крупных, построенных императорами Рима, более великими, чем ты, Момиллус, — презрительно скривив рот, сказал Евсений. Он был до сих пор помят после стычки с остготами, пытавшимися изначиловать Лаэлию, весь в синяках, ссадинах и кровоподтеках. — Зачем тебе это? Чтобы оставить пресловутый след в истории?
— Ты, оказывается, совсем не понял меня и моих намерений, — с сожалением сказал я. — Если бы мысли о моем распутстве не затуманили тебе мозги, ты бы увидел, что я хочу вернуть городу судоходство. А по существующим каналам нельзя провести торговые корабли. Возможно, их стоило было бы расширить, чтобы корабли заходили прямо в город, но это было бы слишком долго и дорого, кроме того, они часто мелеют, потому что море все дальше отступает от города. Вдобавок, там было бы слишком мало места для нескольких торговых кораблей, а ведь я собираюсь торговать со всем белым светом, даже с великими царствами на востоке, о которых ты едва знаешь. Эх, Евсений, жаль, что ты пошел против меня, в будущем ты бы стал моим полноценным советником и принес бы немало пользы народу. Ну, говори, кто подговорил тебя к участию в покушении.
— Я скажу тебе, но только для того, чтобы и вправду попробовать спасти Лаэлию, — мой слуга с наслаждением произнес имя любимой девушки. — А так в твои грандиозные планы я не верю, тебя уже через пару месяцев сместят или вандалы, или вестготы, или еще кто-нибудь. Рим уже не спасти, чтобы ты там не пробовал придумать и какими надеждами уже не тешил себя. Так вот, слушай, покушение организовали прасины, а именно Веттониан и его супруга Секстилия Север. У нее, как ты помнишь, есть особые причины ненавидеть тебя, Момиллус. Запомни, однажды женщины погубят тебя и я даже из загробного мира буду с радостью наблюдать за твоим падением.
— Это они купили арбалеты у Плотия Гриспа? — спросил я. — И сказали тебе подать сигнал, когда можно начинать стрельбу, а также вызвать меня к месту происшествия?
Евсений кивнул, так и не глядя на меня. Наверное, он тогда искал глазами Лаэлию, но девушка не показывалась.
— Что-нибудь еще? — спросил я.
Теперь он посмотрел на меня.
— Нет, больше ничего особенного. Так, немного мелких пакостей с рытьем канала и провокацией рабочих на бунт. Передача сведений о твоих замыслах твоим врагам, в том числе и твоему дяде. Когда он вышел на меня, я с радостью согласился работать на него против тебя. Ты правильно делаешь, что убиваешь меня, потому что я не успокоился бы, пока не уничтожил тебя. Но тоже самое тебе следовало бы сделать и со своим дядей, ты даже не подозреваешь, как сильно он тебя ненавидит. Кстати, Секстилия просила помочь отравить тебя и я предлагал сделать это Новии Вале, но она отказалась и предпочла уехать в Рим, лишь бы только не видеть тебя. О, ты умеешь причинять женщинам боль, Момиллус.
— Вот как? — задумчиво спросил я, потому что Донатина и в самом деле докладывал мне, что Новия может отравить меня. Я тогда устроил для нее дополнительную проверку, передав через преданных людей якобы яд, чтобы она снова попробовала убить меня, но девушка отказалась сделать это. Значит, Секстилия тоже пыталась уговорить ее? — Ладно, я разберусь с этим вопросом. Прощай, Евсений, жаль, что так вышло.
— А мне нисколько не жаль, — глухо сказал мой слуга и прошептал еле слышно. — Эх, увидеть бы ее еще раз, прикоснуться бы к волосам…
Он имел в виду, конечно же, Лаэлию, которая сейчас крепко спала в моем шатре после всех ночных потрясений, произошедших, кстати, как раз по милости Евсения. Но нет, придется тебе, дорогой, обойтись без этого.
Моему слуге и еще нескольким командирам остготов сразу после этого отрубили головы и после этого я перешел к более приятному занятию, а именно к подсчету полученных денег. Процедура была, конечно же радостной, звон золотых монет ласкал слух, но я торопился, потому что хотел как можно быстрее отъехать к Равенне.
У меня было слишком мало сил, чтобы достойно отстоять сокровища, если на нас кто-нибудь нападет. В итоге, богатства были пересчитаны весьма наспех и всего один раз, только, чтобы примерно представить себе, сколько удалось захватить. Сразу после этого мы снова упаковали деньги в мешки, быстро погрузили на мулов и сразу выехали обратно в город. Я отправил всех всадников, что у меня имелись, на разведку, чтобы они заранее предупредили меня о любых разбойниках или недоброжелателях, которые могли появиться в поле зрения.
В крайнем случае предполагалось, что мои войска станут заслоном от врагов, для того, чтобы мы могли беспрепятственно доехать до города, пожертвовав своими силами. Жестоко, конечно, но что поделать. Наемники ценны на войне, но за те деньги, что у меня имелись, я мог бы нанять хоть всех воинов Италии и ближайших варварских королевств. Поэтому в первую очередь мне нужно было спасти именно казну, принеся в жертву своих людей.
Впрочем, путешествие домой прошло безопасно, если не считать того, что погода окончательно испортилась и два дня подряд шел дождь. Ночью я дал войскам отдых только на три часа и снова поднял измученных людей, понукая их быстрее идти к городу. Мы едва не потеряли дорогу в темноте и под проливным дождем, но потом сориентировались с правильным направлением и едва передвигая ноги, пошли дальше.
Воины были усталые и измотанные, пленные остготы падали в грязь и отказывались идти дальше, но их поднимали уколами мечей. Уже на подходах к Равенне дождь наконец прекратился, а я как раз и находился в своей колеснице, изъятой для нужд императора в поместьях на окраине города. Подумав о том, сколько всего случилось за эти дни, я был вынужден подвести итоги похода и признать, что они оказались положительными.
Все-таки я заполучил имперскую казну, несмотря на отчаянное противодействие дяди, а также очередное восстание остготов. Кроме того, я был рад, что удалось наконец-таки разобраться с непокорными варварами, которые, откровенно говоря, всегда напрягали меня и заставляли подозревать в измене. Лучше уж продолжать формировать войска из владельцев захудалых поместных латифундий, бывших преступников, беглых рабов и слуг, то есть из неоднородной людской массы, не связанной между собой тесными родственными узами, как варвары.