Война
Шрифт:
И ворчливая, но верная Минору, которая ее, считай, вырастила, знала, что она тут не молится; зато в селе молодую женщину считали мечтающей о ребенке. Это дополнительно вызывало почтение. Знали бы…
Нет уж, тогда вмиг закончится ее и так невеликая свобода. И ничего взамен, подарков же ей хватает и так. Хорошо, что Минору искусная травница.
Снаружи, неподалеку от выхода, его и заметила. В селе новые люди бывали нередко — торговцы, вестники, порой бродячие актеры — но в теплое время года, и не походил он ни на
Стоял, рассеянно глядя по сторонам. Тут, возле беседки над источником, нередко назначали встречи… вот и он, кажется, ждет. Прошла мимо, украдкой разглядывая из-под ресниц.
Среднего роста, движениями легкий, как шелковые нити, сперва он показался совсем юным. Потом Сайэнн решила — пожалуй, он будет постарше нее на несколько лет. Лицо его напоминало о солнечных бликах на поверхности ручейка: изменчивость неуловимая. Пожалуй, такую внешность не передаст и самый искусный скульптор.
Вот и прошла мимо.
Тревожное чувство возникло, словно пиявка присосалась к сердцу или к желудку. С чего бы… Очень хотелось оглянуться — не стала, подчиняясь неприятному этому ощущению. И почему-то была уверена: он-то ей вслед посмотрел. Хотя бы из любопытства, не каждый раз в предгорье увидишь молодую красивую даму в невесомых мехах и шелках, расшитых золотой нитью.
Шелка эти она скинула, вернувшись домой. Почти с отвращением — толку в нарядах? Кедры и дятлов очаровывать? Или сельчан, что немногим лучше…
— Я проедусь верхом! — заявила после обеда. — Пусть оседлают Песню.
— На полный-то желудок ездить, придумали, тоже. А если отдохнуть после обеда, уже вечереть начнет, — сказала служанка. Сайэнн вздохнула, глядя на ее темное, без возраста, лицо — другим хозяйкам подчиняются беспрекословно, ей же приходится все это выслушивать!
Смирилась все-таки Минору с неизбежностью прогулки своей подопечной. Поворчала немного на слишком весенний по цвету наряд: теплое, распашное верхнее платье без рукавов — цвета абрикоса, под ним травяная зелень шерстяного нижнего платья, и воротник-стойка, бледно-желтые манжеты самого нижнего.
— Только деревенщина не разбирает, что и когда уместно! Вот через две недели и надевайте.
— Я устала от зимних красок. Уже второй месяц весны, а вокруг, погляди! Хоть наряд будет посолнечней.
— Рано еще!
— Мы в глуши, захочу — в оттенки середины лета оденусь, — беспечно ответила Сайэнн. — Кому тут понять все эти тонкости? Старосте с женой, или их дочке, которая мои платья глазами ест? А в крепости и вовсе мне любой рады.
— Вы же не поедете сейчас в крепость, — встревожилась Минору. — Парня я отпустила сегодня, он, верно, в кабаке надирается…
— А Мирэ?
— Да приболела она! А остальные в седле не удержатся!
— В крепость не поеду, — задумчиво сказала Сайэнн, — служанка облегченно вздохнула, — Но и дома сидеть не буду.
— Одной-то не дело. До рощицы и обратно поезжайте, чтоб видели вас.
— Какая же это прогулка, у всех на виду? И не хмурься ты так, кому я нужна в этой чащобе!
— Так то оно так, только если случится что, от нас и кусочка целого не останется.
На это девушка не нашлась что ответить, но взялась за гребень, заколоть волосы.
— Если людей не боитесь, хоть про горную нечисть подумайте! — почти взвыла служанка.
— Слышала я много раз эти сказки…
— А кого вы осенью видели? То-то, лесовика!
— Это Мирэ так сказала, не я, — девушка поджала нижнюю губку. — Я обещаю, что доеду до моста и обратно, тебя устроит? Или будешь цепляться за мое платье?
Разумеется, слово она нарушила. Не нарочно, просто туман рассеялся, солнышко выглянуло, так хорошо. От дома теперь отделяла пара часов пути, а вдвое ближе находилась застава. Еще немного, и пора сворачивать, если Сайэнн не хочет попасться дозорным. Они-то молчать не станут, передадут ее повелителю.
Девушка фыркнула, поехала берегом, намереваясь добраться до второго, маленького моста. Он, полуразрушенный, весь зарос мхом, а над ним кедры почти смыкали ветви.
Как хорошо… всегда бы ездить одной. Никогда не боялась; только выросшая среди еще трех сестер может оценить одиночество!
Эх, если б не сестры, родители, может, и не уговаривали бы так — согласиться… Первый год был ужасен, потом ничего. А сейчас ее обожает целая крепость.
Река здесь делала резкий изгиб, журча среди камней, а берег слегка поднимался. Сайэнн заслушалась, как поет клест, выпустила поводья — и зря. Что-то испугало ее скакуна, он встал на дыбы, выбросив девушку из седла, та прокатилась по мокрому глинистому склону и оказалась в воде.
Было больно, а камни, ледяные и скользкие, не давали подняться, а еще тяжелая намокшая одежда мешала. Барахталась, и обида была сильнее боли и холода — и досада, что так нелепо упала и глупо выглядит. Видела бы ее сейчас жена командира! Вот бы посмеялась, сказала — так и надо этой разряженной глупой кукле.
Послышался оклик — Сайэнн вскинула голову и увидела силуэт всадника неподалеку, и человек и лошадь показались ей черными, будто против солнца. Или у нее в глазах уже все темнело и переливалось?
Человек соскочил с коня, устремился к ней прямо по камням, не тратя времени на обход по берегу. Не добежал, скорее, долетел: ухитрялся выбирать только глыбы, торчащие из воды, и ни разу не поскользнулся.
Вот он уже и рядом.
— Вставайте!
Девушка ухватилась за протянутые руки, он ее поддержал.
— Осторожней! Наступайте сюда, — вскоре они были на сухом месте. Сайэнн, хотя все тело ломило от холода, узнала нежданного помощника:
— Это вы…
— Потом, — перебил ее. — Вы не пострадали?