Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить
Шрифт:
Политические катаклизмы оставили неизгладимый отпечаток на культурной жизни. В 330 году центральная ось Римской империи находилась на линии, соединявшей Рим и Карфаген, а к 430-му она сместилась на восток и скорее лежала на линии между Константинополем и Александрией. Такого рода новая геополитическая ситуация была знакома Геродоту, жившему на девять столетий раньше, или Александру Великому. А в восточном мире в основном говорили на греческом. Разумеется, это был древнейший язык христианского мышления и литературы, который оставался главным языком церкви и после обращения империи. Поскольку центр тяжести империи сместился на восток, греческий постепенно стал и языком политики. Через какое-то время «римским языком» стали называть именно греческий, а не латынь.
Соответственно, латынь, которая некогда была великой объединяющей силой римского мира, стала терять свое былое значение. Теперь барьер языка отделял Рим от богословских споров Восточного Средиземноморья. Уже на соборах V века римские участники прибегали к услугам переводчиков, а папа Лев совершенно не знал греческого. Через восемнадцать месяцев после завершения Халкидонского собора он умолял дать ему латинский перевод его документов, говоря: «У нас нет точных сведений
107
Цитата из Льва Великого по Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 83; Millar, A Greek Roman Empire, 1—38, 84—129.
Когда восточные епископы настойчиво приглашали представителей папы на соборы, они делали это не потому, что западные христиане могут внести ценный вклад в богословие, но ради уважения к Риму и Петру
В свою очередь, труды латинских богословов были не слишком популярны на Востоке, где шли все эти интеллектуальные баталии. Запад считает, что начало V века было великой эпохой мысли благодаря трудам Блаженного Августина, но на протяжении нескольких веков его тексты практически никак не влияли на интеллектуальный мир говорящего по-гречески Востока. Даже труд «О граде Божием» не был известен грекоязычным современникам Августина. На Востоке также никто ничего не знал о живой христианской культуре тогдашней Галлии или об отважном епископе-миссионере, трудившемся в то время, который остался в памяти Запада как Патрик Ирландский. И напротив, малозначительные греческие памфлеты и эпиграммы быстро распространялись по всему эллинистическому миру, от Ливии до Месопотамии, и их широко обсуждали вскоре после их появления [108] .
108
John Drinkwater and Hugh Elton, eds., Fifth-Century Gaul (New York: Cambridge Univ. Press, 1992). О росте западного христианства в ту эпоху см. R. A. Markus, The End of Ancient Christianity (Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1991); Ivor Davidson, «Later Theologians of the West», in Esler, Early Christian World, 1:602–634.
Церковь Рима оказалась в стороне от центра церковной политики и по другой причине. Все соборы, определившие характер церкви, начиная с IV века собирались в Восточной империи, обычно сравнительно неподалеку от Константинополя. Из семи первых великих соборов, признанных всей церковью, три проходили в самом Константинополе (381, 553, 680), два в Никее (325, 787), один в Халкидоне (451) и один в Эфесе (431). Спорный собор 449 года также прошел в Эфесе. Из всех этих мест самым удаленным от столицы был Эфес: примерно в 400 километрах от Константинополя. Эти места были удобны для придворных и для важнейших иерархов церкви. Из-за удаленности от нового центра церковной жизни папы могли только лишь реагировать на давно принятые решения, но не были в состоянии влиять на их принятие.
Рим был всего лишь одним из четырех или пяти важнейших участников борьбы за власть – причем отнюдь не самым сильным. Никто не знал, как долго Рим будет претендовать на первенство, которое уже начинало казаться анахронизмом. Папы использовали все свои скудные средства, чтобы сохранить власть. Им приходилось использовать соперничество церквей между собой и вступать в альянсы с другими центрами в борьбе за общие интересы. Но более всего они использовали другие важнейшие карты – память о Петре и апостольскую традицию, которая была залогом верности Рима ортодоксии.
Александрийские фараоны
Если Рим отчаянно сражался с угрозой заката своей былой славы, церковь Александрии думала о том, не слишком ли она сдержанна в своих амбициях. В течение тридцати лет александрийский патриарх Кирилл решительно вмешивался во все богословские дебаты, а после его смерти в 444 году преемники энергично продолжали эту традицию. Они вели себя так активно и так шумно, что могло показаться, как будто именно Александрия была столицей христианского мира, а ее патриархи – верховными правителями всей церкви. В те годы патриархи отстаивали не только вопросы веры, но и интересы своего региона, и их политическая власть опиралась на шумную толпу сторонников и вооруженную свиту. И если недовольные современники говорили, что патриархи ведут себя как фараоны или эллинистические боги-цари, у них были все основания для такого сравнения [109] .
109
Davis, Early Coptic Papacy; Roger S. Bagnall, Egypt in Late Antiquity (Princeton: Princeton Univ. Press, 1993). См. статьи в книге Bagnall, Egypt in the Byzantine World, 300–700, особенно Zsolt Kiss, «Alexandria in the Fourth to Seventh Centuries», 187–206.
Александрийская церковь считала себя наследницей ряда великих людей, первым из которых был евангелист Марк, но мы мало что знаем о древних ортодоксальных епископах до времен знаменитого богослова и философа Климента Александрийского (около 190 года). Возможно, отсутствие
110
Evetts, Patriarchs of the Coptic Church of Alexandria, 1. Walther Bauer, Orthodoxy and Heresy in Earliest Christianity (London: SCM, 1972); Pearson and Goehring, Roots of Egyptian Christianity; Birger A. Pearson, Gnosticism and Roman and Coptic Egypt (New York: T & T Clark, 2004); Birger A. Pearson, «Egypt», in Mitchell and Young, Cambridge History of Christianity, 351–365.
Александрийские богословы обычно превозносили Христа как сверхъестественное существо. Тот факт, что все самые древние христианские манускрипты были найдены именно в Египте, можно объяснить тем, что древние документы лучше сохранялись в сухом климате, однако многие знаменитые тексты, канонические или еретические, вероятно, были созданы именно в этом месте взрывоопасного смешения культур. Александрия могла быть родиной Евангелия от Иоанна. Именно евангелист Иоанн говорит о Христе как о Логосе, творящем Слове Бога, используя мысли Филона, великого иудейского философа из Александрии. Египетские гностики с особой любовью относились к Иоанну [111] .
111
Colin H. Roberts, Manuscript, Society, and Belief in Early Christian Egypt (London: published for the British Academy by Oxford Univ. Press, 1979). C. Wilfred Griggs, Early Egyptian Christianity (Leiden: Brill, 1990).
Многие знаменитые тексты, канонические или еретические, вероятно, были созданы именно в Александрии, месте взрывоопасного смешения культур
Эти древние корни позволяют нам лучше понять установки церковных вождей V века. Кирилл и его современники гордились великим христианским прошлым Египта и, кроме того, египетской культурой, которая, как они полагали, была древнейшей и самой влиятельной в мире. Даже сегодня Коптская церковь Египта сохраняет древний язык, звучавший во времена фараонов и строителей пирамид, и ее календарь также восходит ко временам фараонов. Само слово «коптская» происходит от Aigyptos, «египетская»: эта церковь была надежно укоренена в египетской почве и речи. Коптская церковь все еще делит год на четыре сезона так, как это делали в древнем Египте, и смене этих сезонов соответствуют особые богослужения и благословения. Но в то же время александрийская культура испытывала влияние столь многих дохристианских или нехристианских идей, что составляла смесь культур и традиций и естественным образом тяготела к религиозному синкретизму [112] .
112
Christopher Haas, Alexandria in Late Antiquity (Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1997). Goehring and Timbie, World of Early Egyptian Christianity.
Именно страх перед возможными отклонениями объясняет яростную нетерпимость вождей церкви Египта по отношению к другим религиям – к язычникам и иудеям. В 367 году Афанасий выразил столь решительное осуждение неканоническим евангелиям и писаниям, что многие из них были спрятаны или уничтожены. Возможно, именно в тот момент кто-то сохранил, чтобы их не уничтожили, знаменитые рукописи Наг-Хаммади. В конце IV века преемник Афанасия Феофил призывал толпы христиан повсеместно громить языческие храмы. Церковь не удовольствовалась разрушением статуй и зданий, но устроила публичную выставку, на которой можно было увидеть, как языческие жрецы совершают хитроумные «чудеса», чтобы внушить благоговейный страх простому народу. В 391 году Феофил возглавил разгром Александрийского Серапеума, одного из величайших языческих центров древнего мира. Подобные публичные акции усиливали влияние церкви, потому что они доказывали превосходство Бога христиан над языческими богами, которых так долго страшились люди. Подобное ритуальное разрушение объектов языческого культа способствует чрезвычайно быстрому росту христианства в нынешней Африке [113] . Это агрессивное отношение к иным верам также помогает понять, почему Кирилл и его последователи отчаянно сражались против любой версии христианского богословия, которая хоть немного напоминала о языческом многобожии. Египетские христиане в первую очередь стояли за единство природы Бога.
113
Socrates, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 2:126–127; Sozomen, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 2:385–386. Norman Russell, Theophilus of Alexandria (New York: Routledge, 2007); David Frankfurter «Christianity and Paganism I: Egypt», in Casiday and Norris, Cambridge History of Christianity, 173–188.