Воздаяние храбрости
Шрифт:
Валериану, впрочем, показалось, что возмущение и негодование Ермолова не совсем искренни. Чувствовалась какая-то потайная мысль, что была запрятана под львиною гривою, так далеко, что и сам владелец огромной головы, гордо сидящей на мощном теле, не признался бы себе в ее существовании. Но Валериан знал, что особенные отношения соединяют Ермолова и Константина, ныне опять Великого князя, но – две недели в конце прошлого года бывшего, хотя бы формально, императором всероссийским. Многие об этом слышали, и всем было понятно, что не мог генерал Ермолов оставаться равнодушным к перемене мест в высочайшей фамилии.
Понятно было Валериану, понятно было и генералу Вельяминову. Но Алексей Александрович ни звуком, ни жестом не выказывал своего отношения к словам командующего. Он стоял у карты, вывешенной в половину стены, разглядывал в который раз перевалы, дороги, реки и с очевидным нетерпением ожидал, когда же генералы перейдут к делу.
Ермолов спиной почувствовал нетерпение своего начальника штаба и, перекрестив широкой ладонью пространство между собой и невидимым отсюда Санкт-Петербургом, словно бы похерил все разговоры о непорядках в высоких сферах.
– Сегодня, господа, я отправляю государю подробное донесение. Приятеля твоего, князь Валериан Григорьевич, до сих пор нет. Ну да хоть Грибоедова мне вернули.
– Где же застрял Новицкий? – осмелился перебить Алексея Петровича еще более встревожившийся Мадатов.
– Состоял он при посольстве князя Меншикова, это ты, наверное, знаешь. Но в Персии у генерал-адъютанта все не заладилось. Ни с Аббас-Мирзой, ни с самим Фетх-Али-шахом. Да и что за манера вести дела? – крикнул он, внезапно разгорячась. – Подарками нехристей умасливать вздумали. Кровать, видишь, стеклянную выдули в Петербурге и тащили ее через всю Россию. Твой же гусар и встречал ее в Астрахани да потом конвоировал в Исфахан. Будто другого дела у моих людей нет! Вообразили, что из– за стекляшек шах от Ленкорани откажется. А он кровать принял да к талышам двух ханов послал. Что там у Ильинского? Морской батальон в семь сотен штыков да сотня казаков. А у Мир Хасана [26] с сыном двенадцать тысяч!
26
Мир Хасан – владетель Талышинского ханства. Весной 1826 года, поссорившись с генералом Ильинским, бежал в Иран.
– Сведения, возможно, преувеличены, – осторожно заметил Валериан. – У лазутчиков иногда от страха глаза раскрываются так, что колесо от арбы вкатится между веками.
– Все равно много. Эх! – крякнул Ермолов. – Ну никак нам нельзя сейчас терять еще один батальон! О Назимке слышал?
Валериан мрачно кивнул.
– А ведь я его за хорошего офицера держал! Он же такого натворил, что нам теперь всем корпусом хлебать и расхлебывать. Слышал я такие разговоры, будто бы он своих людей спас. Своих, может, и спас, а остальных погубил. Раньше, от Котляревского повелось, все знали: русский батальон – это сила. Рота не выстоит, если врагов в десять раз больше, а батальон непременно удержится. И колонной, и каре. Это большая сила, его, как орешек в кулаке, не сожмешь, не раздавишь. Помни это, Мадатов!
– Да вроде не забывал, Алексей Петрович, – позволил себе улыбнуться Валериан.
– Знаю, князь, знаю. Но потому тебе сейчас говорю, что людей у меня для тебя только два батальона. Впрочем, об этом Алексей Александрович лучше доложит. А ты слушай, дорогой, и вникай. Дела наши пока очень неважные.
Ермолов кивнул черед плечо Вельяминову, и тот, словно гончая, спущенная со сворки, пошел, пошел, ровно набирая движение с каждым шагом.
– Ясно, что цель неприятеля – Тифлис. Угроза столице Грузии исходит со стороны Эривана и Карабаха. С юга меньшая, отсюда мы и начнем. Тифлисский полк Северсамидзе был вынужден оставить селение Большой Караклис, берег озера Гокча и отступил за Безобдальский хребет. Кстати, Валериан Григорьевич, отступая, полк сумел еще выручить из опасности и посольство Меншикова. Князь возвращался через Эривань, и караван его едва не был вырезан бандой разбойников. Подробности мне пока неизвестны, но, кажется, знакомый твой, надворный советник Новицкий, опять не упустил случая проявить свои расторопность и мужество.
Мадатов довольно хмыкнул. Он рад был услышать добрые вести о сослуживце и одним уголком мозга уже прикидывал – как бы переправить их Софье в Горячеводск. Причем сделать это следовало как можно скорее, чтобы смягчить ужас и скорбь от страшных известий, которые как всегда бежали гораздо быстрее хороших.
Между тем Алексей Александрович продолжал:
– Противник сильно теснил тифлисцев. Но подоспел полковник Муравьев с тремя карабинерными ротами и заставил сардаря остановиться. Теперь Гуссейн-Хан стоит у озера Гокча и ждет верных успехов Аббаса-Мирзы. Наш отряд занял укрепление Джалал-оглы. Командует им сейчас генерал Давыдов [27] .
27
Давыдов Денис Васильевич (1784–1839) – генерал-лейтенант, поэт и военный писатель; двоюродный брат А. П. Ермолова.
– Тоже гусар, – зарокотал довольно Ермолов. – Видал его против французов и в пятом году, и в двенадцатом. Знаком с ним, Мадатов?
Валериан, с трудом оторвав взгляд от карты, кивнул.
– Встречались. Только служили в разных полках. Я – александриец. Он как будто из белорусских гусар. Человек храбрый, офицер толковый. Только вот здешних мест вовсе не знает.
– А это ему подскажут, – снова зарокотал Ермолов. – Тот же Северсамидзе и Муравьев. Мне сейчас нужно, чтобы человек там стоял решительный. Я бы Муравьева поставил, но ведь нельзя – Северсамидзе обидится. Почему, мол, из двух равных выбрали не его, а другого. А тут прислали человека со стороны да еще старшего чином. Вроде бы никому не обидно. А решительность гусарская там многого стоит. Батальон херсонцев нам пришлось передвинуть к Акстафе, перекрывать шоссе от Гянджи. И тут же через перевал курды сунулись, сотен двенадцать. Северсамидзе проморгал. Так эти разбойники две колонии вырезали – греческую и немецкую. Кого на месте прикончили, кого с собой увели. Теперь продадут в Турции, так что и не отыщешь.
Ермолов замолчал и засопел сердито. Колонии, особенно немецкие в Закавказье, были одной из любимых его идей. Он верил и других уверял, что именно европейцы с их пристрастием к порядку и кропотливой работе смогут преобразовать этот край. Теперь же и эта постройка рушилась на глазах. Он втянул воздух, словно всхрапнул, и добавил громче:
– Сотни людей погублены и где?! В полусотне верст от Тифлиса! Еще так простоим, так они у нас под окнами станут добычу хватать!
Он понизил голос и повернулся к Мадатову:
– Я слышал, что и твое имение не пощадили.
Валериан молча кивнул и засунул пальцы за воротник, где мундир вдруг сдавил ему горло. Но, решив, что промолчать было б невежливо, ответил:
– Перебили моих людей, разграбили и сожгли дом. Коней я выращивал, половину сожгли с конюшнями, половину забрали. Это не армия, Алексей Петрович, это – орда. Им не земли нужны, а добыча.
– Я то же самое пытаюсь объяснить Петербургу, – вскипел снова Ермолов. – Дело ведь не в Талышинском ханстве и не в царевиче Александре. Не в Гянджинском ханстве и не в Ширванском. Им нужен лишь повод. Да еще уверенность, что их больше раз в десять. Нет, господа, им не стеклянные кровати надобно дарить, а сосновые! Картечь и штыки – вот язык, который они лучше всего понимают!.. Ну да мы отвлеклись. Продолжай, Алексей Александрович.
Вельяминов совершенно невозмутимо продолжил свой рассказ прямо с места, на котором его перебили:
– Главную же опасность представляет для нас Карабахское направление. Провинции возмутились. К сожалению, как мы сейчас видим, спокойствие их было по большей части внешнее. До тех пор пока военный правитель готов был усмирить любой бунт шашкой, пулею и штыком, внутренний враг ничем себя не оказывал. Как только в пределах видимости образовалась другая мощная сила, недовольство вспыхнуло и распространилось подобно пожару…