Воздушный колодец
Шрифт:
Задумавшись, Климов машинально хлебнул чай и тут же поперхнулся, чуть не расплескав на стол парящий кипяток. Невольно дернувшись, он помахал рукой перед открытым 16* ртом, пытаясь остудить язык, и с нескрываемой досадой отставил горячий стакан. Не было случая, чтобы он не обжегся, но теплый чай терпеть не мог.
Дуя на пальцы и остужая дыханием небо, стал собирать разложенные фотографии. Когда последний снимок был всунут в пакет, Климов поковырялся в забитом чреве сейфа, нашел местечко для костыгинских пейзажей, а папку начатого дела втиснул на верхнюю полку, с
Заперев сейф, Климов хмуро посмотрел на остывающий в стакане чай, прошел к окну. Глядя через решетку на притихшую после дневного шума улицу, послушал близкий шелест тополей.
Теплая ночь, еще не утратившая свежесть полуденного ливня, источала сочный аромат июльской зелени, озвученной протяжным стрекотом цикад. В такое время, когда шелест листьев и сияние далеких звезд, горящих над верхушками деревьев, вселяют веру в тайное могущество природы, он ощущал вину перед людьми: борьба со злом в подлунном мире явно затянулась.
Глава 7
По мере того, как прочитывались первые страницы дневника, Климов начинал по-новому осмысливать мотивы преступления. Если допустить, что Комарницкая принимала безоглядность чувств за добродетель, обмануть ее не стоило труда.
Самая подлая ложь лепится к светлому чувству.
«В чем повинен перед людьми половой акт?» — спрашивала себя Комарницкая и через несколько страниц отважно признавалась: «Я сексуальна. Очень. И поэтому не вынесу измены. Лучше умереть, чем пасть в своих глазах».
Несмотря на знания, позаимствованные ею из медицинских учебников и художественных книг, самым восхитительным в ней было явное неведение жизни, словно в своем ожидании и праздновании любви она готовилась лишь к счастью. Счастью необыкновенному и радостному, как ее мечты.
«Все игры юности приводят к поцелуям, — окунаясь в течение своих мыслей, подумал Климов и закинул руки за голову, — а самые горькие думы, как это ни парадоксально, бывают в зрелости. В юности, когда напыщенная пошлость жизни должна вызывать оскомину, мечты, наоборот, неизъяснимо сладостны».
Он потер глаза, придвинул поудобнее настольную лампу и продолжил чтение. Ничто так не укорачивает жизнь, как долгие думы.
«Когда ему плохо, когда он зол и рассержен, он старается смеяться. Наверное, это очень трудно — смеяться, когда в тебе все протестует и кричит. Он очень волевой, он хочет быть железным, стойким, самым-самым…»
«О ком это она?» — не понял Климов и быстро пробежал глазами следующие страницы. Вряд ли Костыгина можно считать сверхчеловеком, такого одинокого и замкнуто-ранимого.
А может, у любимого и вправду все во благо?
Разумеется, наивно было думать, что в письмах или в дневнике Комарницкой всплывут имя убийцы и описание его внешности, но чем дальше Климов оставался один на один с общей тетрадью в дерматиновой обложке, тем яснее ему виделось, что избранник убитой представлялся ей эдаким ходячим
Знал по опыту, что главное в деле сыска не черты характера того или иного человека, а мелкие черточки, нечто ускользающее, еле уловимое, но вместе с тем определяющее личностную суть, а также помня, что смерть изменяет не только лицо умершего, но и придает особый смысл прижизненным его поступкам, Климов и не заметил, как, выискивая нужные ему крупицы информации, просидел над письмами и дневником всю ночь.
Глава 8
— Скажи, как ты умер, и я скажу, кто ты. Вот суждение большинства людей, — высыпав на стол очередную партию спичек, Тимонин залюбовался возводимой им постройкой. Это была его привычка: размышлял, давать рукам работу.
Они обсуждали с Климовым дальнейший план розыска, а для того, чтобы серьезно говорить о ком-то, прогнозировать его поступки, нужно сперва понять его конечное желание.
Заодно поджидали Гульнова.
Передав Тимонину пакет с фотопейзажами, пачку писем и дневник, Климов высказал мысль, что нелюдимые всегда нам кажутся угрюмыми и злыми, хотя это далеко не так.
— Ну, да, — откликнулся Тимонин, — наглядность всегда убедительней. В этом уязвимость нашей психики, мы все рассматриваем через увеличительное стекло профессиональной подозрительности.
Когда еще одной спичке нашлось место в крохотной постройке, пришел Гульнов.
— А, мастер дознания! — отозвался на его приветствие Тимонин и откинулся на спинку стула, как бы давая возможность всем присутствующим оценить свой зодческий талант. Еле уловимая улыбка превосходства осветила его узкие глаза. В принципе его довольство было оправданным: дом с мезонином выглядел как настоящий.
— Силы молодости и божественного дара, — с порога запел Андрей, — помноженные на честолюбие, завоевывают мир, а в мире этом есть театры, курорты, отели и восхитительные женщины в неподражаемых одеждах!
Он фертом прошелся по кабинету, повернулся к Климову и мечтательно завел глаза:
— Где я был, где я был! Что мне снилось…
Он явно просил прощения за опоздание.
Климов улыбнулся. Ему по душе был этот парень. Молодой, красивый, рослый. С первых дней своей работы в отделе он произвел впечатление серьезного, вдумчивого человека, ловко скрывающего эти качества под маской балагура и весельчака. Может быть, именно эта способность к скрытности и перевоплощению лучше всего убеждала в том, что создан он исключительно для ситуаций экстренных, взрывоопасных, требующих совершенствования и шлифовки профессиональных качеств постоянно. Видимо, это и помогало ему «прочитывать» других, не прибегая к грубому нажиму. Непринужденный тон, естественные жесты, терпимость и доброжелательность давали ему возможность оставаться и в конфликтные моменты честным и правдивым.