Вожди и оборотни
Шрифт:
Егор Лигачев и другие
Е. Лигачев в фальшивых обвинениях Гдляна и Иванова занимает особое место. Оба уделили ему пристальное внимание в своих выступлениях на страницах печати, на телевидении, в выступлениях на митингах, собраниях перед широкой аудиторией граждан.
Его фамилия появилась не случайно, не случайно выбрали время для ее тиражирования. Оно совпало с тем периодом, когда Гдлян и Иванов наиболее активно уголовное дело перелицовывали в политическое, которое в последующем и использовалось как таран, большой «компромат» против партии.
Особенно часто Е. Лигачев замелькал в документах и высказываниях Гдляна осенью 1988 года, хотя его личность кулуарно обсуждалась и ранее.
В 1986 году Горбачеву
М. Горбачев лично ознакомился с запиской следователей и предал ее гласности на заседании Политбюро ЦК КПСС. Хотя прокуратура Союза систематически информировала ЦК о положении дел в Узбекистане. Чем же именно записка привлекла внимание Генерального секретаря? Предполагаю, что М. С. Горбачева не знакомили подробно с предшествующими информациями прокуратуры, стараясь не отвлекать от более важных дел, где требовалось его личное участие. Они оседали в отделе административных органов ЦК или у секретаря, курирующего правоохранительные органы. Могла привлечь и тем, что Гдлян и Иванов указывали в записке о сложностях в расследовании, о трудностях в привлечении к уголовной ответственности высокопоставленных лиц.
Для А. Рекункова обращение следователей непосредственно к Генеральному секретарю ЦК КПСС явилось полной неожиданностью. О письме он узнал на самом Политбюро, куда его пригласили также неожиданно. Генеральный прокурор, как правило, не участвовал в этих заседаниях, «го приглашали тогда, когда рассматривались правовые вопросы. В неудобном оказался он положении, сложно было отвечать ему на некоторые вопросы М. С. Горбачева. Может быть, впервые за сорокалетнюю работу в прокуратуре Рекунков оказался в такой ситуации. Но он нашел выход. Человек большой воли и стойкости, хорошо знающий «кухню» партийных, государственных органов, он не растерялся. Доложил коротко, что делается в Узбекистане и других регионах, какие задействованы силы и какие имелись результаты. А доложить было что. Активно велось расследование приписок, обмана государства, взяточничества в аграрнопромышленном комплексе. Дела пошли в суды, шло реальное возмещение материального ущерба, укреплялись кадры правоохранительных органов. Что касается вопросов, поставленных Гдляном и Ивановым, то Рекунков попросил дать ему время на тщательное ознакомление с запиской следователей и последующего доклада по ней. Политбюро согласилось с ним.
Записка не содержала ничего нового для прокуратуры. Написана в общих выражениях, с жалобами на трудности. Скорее всего, она направлялась в ЦК в расчете зафиксировать себя в высших органах власти и управления. Сложностей у прокурорских работников всегда хватало. Объективно трудно собирать доказательства по делам о взяточничестве, особенно в отношении высокопоставленных должностных лиц. И не потому что кто-то мешал, хотя и такое встречалось, а из-за того, что сами следователи оказывались не всегда готовыми вести такие дела.
Генеральный прокурор все это знал, знал он и авантюризм Гдляна и Иванова. Потому он не спешил, не хотел принимать скоропалительных, необдуманных решений, требовал веских доказательств. Ему нужен был двойной запас прочности. К этому-то как раз Гдлян и не был готов. Пожалуй, только отсутствие достаточных улик, неуверенность в собранных материалах и были главной причиной удаления времени ареста и привлечения к уголовной ответственности ряда руководителей Узбекистана и страны. Ответственно могу утверждать, что прокуратуру Союза ССР, ее руководство сложно обвинять в противодействии гдляновскому расследованию. Наоборот, обвинения должны быть иного порядка: в отсутствии жесткого прокурорского надзора за группой, в том, что ряд санкций на аресты был дан преждевременно, без всестороннего и глубокого изучения собранных доказательств.
Рой Медведев абсолютно был прав, когда на сессии Верховного Совета СССР говорил о ненадлежащем надзоре или об отсутствии его вообще. Он прав и в другом: «… где нет надзора и контроля, там беззаконие, нарушение законности, вседозволенность всегда начинают давать плоды». Эти плоды — сотни исковерканных человеческих судеб.
На записку Гдляна и Иванова Генеральный прокурор СССР вскоре дал в ЦК объективный ответ, в целом правильно отражавший суть происходивших процессов, и о ней постепенно забыли. А. Рекунков не нашел оснований для наказания следователей, а те остались довольны тем, что попали на «глаза» Горбачеву.
Гдлян и Иванов среди следователей открыто бравировали своей связью с Ельциным. Дали ему кличку «Марксист». К кличкам в то время было удивительное пристрастие. Усманходжаева, например, закодировали под кличкой «Пантера», Яхьяева назвали «Коброй», а Чурбанова Ю. «Зятьком».
Первый пробный удар оппозиции с использованием следователей был сделан в начале работы XIX Всесоюзной партийной конференции. Многие, видимо, помнят публикацию в журнале «Огонек» под названием «Противостояние». Помнят, что в ней Гдлян и Иванов безапелляционно заявили о присутствии на конференции четырех делегатов-взяточников. Публикация вызвала широкий резонанс не только в стране, но и за рубежом. К ней мы вернемся чуть позже и рассмотрим детально обоснованность обвинений, выдвинутых Гдляном и Ивановым в отношении делегатов.
1988 год ознаменовался рядом событий, лихорадивших страну. Национальные противоречия в Закавказье впервые вылились в открытые кровавые столкновения. В этом же году продолжилось размежевание Ельцина с Политбюро ЦК и в целом с партией.
К концу 80-х годов стало очевидно, что КПСС перестает быть авангардной, направляющей силой общества. Произошел отрыв ее руководящих органов от самих партийных масс. В ряде мест партийная верхушка погрязла в меркантильности, шло ее нравственное и идейное разложение.
Ельцин и его окружение хорошо осознавали это, ибо сами являлись ярчайшими представителями партократии, во многом не избежавшими упомянутого разложения. Поэтому они ушли от нелегкой и долгой борьбы за очищение партийных рядов, а повели борьбу с партией в целом, с ее лидерами, не подверженными коррупции и стяжательству. Временный же отказ от привилегий, который был сделан, как пропагандистское шоу, будет с лихвой компенсирован после прихода Ельцина к государственной власти.
Противостояние носило острый характер. Это было и противостояние личностей. В первую очередь, Е. Лигачева и Б. Ельцина. Именно Е. Лигачева, а не безвольного и колеблющегося из стороны в сторону М. Горбачева. Е. Лигачев в последние годы играл в партии одну из ключевых ролей. С ним многие связывали честность и неподкупность, большую скромность и порядочность, преданность идее, трезвость ума и трезвый образ жизни. Сильным было и влияние Е. Лигачева на М. Горбачева. Оппозиция поняла, что именно Лигачев — главная фигура, главная сила противодействия. Поэтому и приняла решение концентрировать удары по Лигачеву. Но к этому тоже пришли не сразу, как не сразу оформился союз оппозиции Гдляна. Наоборот, материалы дела, воспоминания отдельных лиц свидетельствуют о попытках Гдляна и Иванова сначала собрать хороший компромат на Ельцина, А. Н. Яковлева, М. С. Горбачева и только позже в протоколах стала мелькать фамилия Е. Лигачева.
Вот что, например, рассказал Гани Мирзабаев, бывший председатель Бухарского облпотребсоюза. Он лично был знаком с М. С. Горбачевым, отдыхал вместе с ним в санатории «Красные камни», фотографировался с ним. В 1984 году, после ареста Г. Мирзабаева, эти фотографии Гдлян изымет при обыске. Заполучив их, он и Иванов в изоляторе стали требовать от Г. Мирзабаева показаний на Горбачева, что якобы Мирзабаев привозил тому ценные подарки, в том числе и каракулевые шкурки на шубу Раисе Максимовне.
«Я отрицал, потому, что действительно этого не было. На это Гдлян мне сказал, что они сумеют развязать мне язык. И действительно начали «развязывать».