Возмездие теленгера
Шрифт:
– А пока отдыхать, – сказал Костя. – Дежурный Телепень.
– А почему я?
– Потому! – грубо ответил Чебот.
Костя решил, что Чебот наказал его в знак того, что тот жег дневник старшего лейтенанта Брагина. Солидарность, однако, с удовлетворением подумал он.
– А что делать-то?
– Следить за обстановкой и помалкивать. – Костя посмотрел на Дрюнделя, который уже нацелился на горшок с картошкой и хлеб.
Чеботу идея понравилась, он приказал:
– Картошку съесть, горшок вымыть! Хлеб оставить про запас!
– Как же его мыть, если воды нет? – удивился Дрюндель и спрятал за спину руки, которые уже протянул было к горшку.
– Не знаю, я спать буду. – И Чебот завалился на нары.
Костя тоже завалился и попробовал было читать
Внезапно он услышал голоса, которые приближались со стороны деревни. Потом под ногами захрустел гравий. Люди шли уверенно и спокойно. Костя насчитал не менее пяти человек. Он схватил «плазматрон» и, проверив индикацию, прицелился. Чебот стал в трех шагах, широко расставив ноги из-за привычки стрелять из огнестрельного оружия. Дрюндель щелкнул курками «тулки», а Телепень от испуга уронил горшок, и картошка рассыпалась по полу. Но это уже была сущая ерунда. Если нас пришли убивать, подумал Костя, то для убийц они слишком беспечны и неосторожны, потому что кайманы наверняка знают, что мы вооружены «плазматронами».
Костя сделал знак, чтобы все молчали, поднял картошину почище и засунул в рот. Обстановка внутри вагона сразу разрядилась. Дрюндель сделал дурашливое лицо и заулыбался во весь рот. А рот у него был огромным, аж до ушей.
– Куда господ кайманов посадишь? – услышали они вопрос.
– В первый или во второй. На выбор, – ответил дядя Илья.
Костя узнал его голос.
– А почему не в последний? – спросил кто-то другой властным и непререкаемым тоном, словно только он один имел силу авторитета и пользовался ею.
Костя понял, что это и есть кайман со шрамом на лице. Здоровый был кайман, и у него должен быть соответствующий голос.
– В нем давеча мы коров и свиней везли, – ответил дядя Илья. – Да и мотает в нем, как говно в бочке, прости господи.
Костя удивился, как он это мастерски ввернул, без единой фальшивой нотки. Он даже мысленно похвалил его, потому что дядя Илья был спокоен, как валун у дороги. Если бы захотели убить, думал он, начали бы стрелять сразу, а не разыгрывали спектакль. Теперь он окончательно поверил дяде Илье и его сыну Семену.
– Давай во второй, – сказал еще кто-то, должно быть тот, кого Чебот треснул прикладом по башке.
– А почему не в третий? – подозрительно спросил человек с очень знакомым голосом.
Костя готов был руку отдать на отсечение, что это Косой. Только у Косого был такой писклявый фальцет. Не может быть, подумал он, показалось. – И посмотрел на Чебота, но тот никак не среагировал. – Значит, мне почудилось решил Костя.
– В третьем деревенские поедут, – объяснил дядя Илья.
– Фу, кажется, пронесло, – сказал Чебот, вытирая мокрый лоб.
Костя почувствовал, что тоже взмок от нервного пота и ворот рубахи прилип к шее. Пятеро человек прошли мимо. Кто же пятый? – подумал он. Семен что ли? Должно быть, Семен, решил он, больше некому. А откуда взялся Косой?
* * *
Паровоз зашипел, как сто тысяч гадюк, дал прощальный гудок. Чебот испуганно выругался:
– Святые угодники!
И они поехали. Вагон стал нещадно скрипеть и раскачиваться, и все решили, что он вот-вот опрокинется набок, поэтому схватились за все, что казалось прочным. Однако прошла минута, вторая, а вагон все не опрокидывался и не опрокидывался, только разгонялся все стремительнее и стремительнее. Костя глянул в щель. Мимо проносились сосны и горы. Езда в поезде напоминала спуск на санках с горы, только быстрее и страшнее.
– Мне дед рассказывал, – прокричал ему в ухо Чебот, – что поезд как ветер, но я не знал, что он такой быстрый.
Костя оглянулся. Оказалось, что не он один страдает от качки. Дрюндель, расставив ноги, держался за стены, побледнев как полотно. У Телепня были такие изумленные глаза, что впору было со смеху покатиться. Но Костя не рассмеялся, а присел на нары и сообразил, что это самое лучшее место: во-первых, не так мотает, а во-вторых, можно даже перевести дух. Один Чебот как ни в чем ни бывало, словно он только и делал, что
* * *
Дневник старшего лейтенанта Брагина А. В.
«12.05.2041
О передислокации тихо говорили уже целую неделю, вроде бы приказ пришел в штаб дивизии, но командование по какой-то причине молчало. Потом об этом стали трепаться, не стесняясь, и в столовой, и на построении, но никто не знал, куда нас двинут. Сашка Белов сказал, что если в Узбекистан, то он лучше повесится, а если на Дальний Восток против Китая, то он тоже повесится. А я думаю: какая разница, где умирать? На Дальний Восток нас не пошлют, с нашими ракетами делать там нечего. Думаю, на запад, натовское ПРО уничтожать. В крайнем случае, действительно в Азию, но тогда получается, что у Южного военного округа дела совсем плохи и те, кто там стоял, погибли от чахомотки. Правда, в это с трудом верится, все-таки самые боевые части. Может, мы просто идем на смену отстрелявшимся? Но ведь война еще не началась. Вопросами, на которых нет ответа, забита голова. А ведь их не задашь полковнику Тарасенко, который все знает, но таинственно молчит. Ну и мы будем молчать – наше дело военное, мы давали присягу и умирать обязаны.
Своих стариков в Воронеже жалко. У других жены и дети остаются. Что с ними будет, никому не известно. Как они будут жить в городке, когда вокруг такие события? Все ходят мрачнее тучи. Из песочниц вмиг исчезли дети. Никто больше не катается на велосипедах и не качается на качелях. Возникла некая Брейгельская пустынность пейзажа, искажающая реальность. Солдаты снуют испуганные. Офицеры ходят мрачнее туч. Все пишут письма, которые, подозреваю, никто никуда не собирается отправлять. Все чаще и чаще ловишь себя на мысли, что когда идешь по гарнизону, то посматриваешь на небо, все ли с ним в порядке. Но небо по-весеннему голубое, а солнышко светит по-прежнему весело. Не верится, что мы живем словно на вулкане и что вот-вот всему сущему придет конец.
Вчера встречался с Соней К. Твердит, что она не может уйти от своего К. из третьего дивизиона, что он ее любит и без нее погибнет. Что за предрассудки? А я? Я разве ее не люблю? Тысячи людей расходятся и снова женятся. В этом нет ничего страшного. Однако у нас с ней замкнутый круг, из которого никто не может выскочить. Из-за этого мало что соображаю. Приходится делать усилие, чтобы выполнять служебные обязанности. Дошел до того, что обнаружил себя тупо стоящим у каптерки ГСМ [3] и рассматривающим ящик с песком. Так можно сойти с ума. Последний раз мы спали с ней две недели назад, я страшно соскучился, а она мне все о своем капитане К. Да плевать я хотел на него! Так и хочется дать ему в морду. И почему у нас дуэли запрещены? Каким бы облегчением было прострелить его бритую башку. Мысль, что он ласкает ее прекрасное тело, сводит меня с ума. Сегодня напился, как сапожник. Жуков поймал меня в три часа ночи, когда я брел по коридору, шепча ее имя, и устроил разнос. Грозился губой и звездочки лишить. На-кася, выкуси! Завтра поход и смерть. Так что ты мне не страшен, товарищ майор БЧ первого дивизиона. Какое твое собачье дело? Свой долг я выполню до конца! Как божественно звучит имя – Соня!
3
ГСМ – горюче-смазочный материалы.