Возмездие теленгера
Шрифт:
– А когда мы поедем? – спросил он, наивно полагая, что чем быстрее развяжется с этой системой «мертвая рука-два», тем быстрее вернется к Верке.
– А вот сейчас и двинем, – ответил Дядин, бросая ветошь на верстак.
– Отлично! – Костя демонстративно забрался в кабину.
Но наступил вечер, а за ним светлая майская ночь, а они остались в Токсово, с тем чтобы на рассвете тронуться в путь. Поужинали тем, что нашли в ближайшем магазине, – консервами и крепким чаем. Спать улеглись на втором этаже мастерской.
* * *
Встали рано. Чебот, который всю ночь разглядывал журнал, ходил вареный,
– Жила… Жила…
Чебот так никому и не дал даже краем глаза взглянуть на свое сокровище и наслаждался им в гордом одиночестве.
Рассвет застал их в лесу, на выезде из Капитолово – города дачного, тихого и печального в своей пустынности. Тайга быстро брала свое, подступая с мхами и лишайниками к дороге со всех сторон и вскрывая корнями асфальт, как бумагу. Дома, в которых когда-то жили люди, уже не казались такими привлекательными, и когда Дядин останавливался на перекур, Костя не шел в них и не изучал, как было раньше, – надоело. Насмотрелся он на былую цивилизацию – везде одно и то же: пыль, плесень, запустение, иногда скелеты в самых неожиданных местах – там, где людей застала чахомотка. Костя этих скелетов не без основания боялся. «Инфекция должна была остаться, – говорил Дядин. – Так что вы не особенно шустрите по развалинам, а то заразитесь еще».
Дядин вдруг затормозил, и Костя, который тоже спал плохо и теперь добирал сон урывками, в которых ему неизменно снилась Верка, вытаращил глаза. Ему показалось, что они летят в неимоверную бездну. Сердце екнуло так, словно он прыгал на «тарзанке» над речкой Парашкой. В ужасе он чуть не выскочил из «росомахи», но в последний момент разобрал, что никуда они вовсе не летят, а оказывается, стоят на месте, а вокруг расстилается сосновый бор и только впереди действительно ничего нет – вместо горизонта далеко и гораздо ниже колес «росомахи» медленно и величаво плывут серые облака, похожие на огромную перину, и если бы не край обрыва, то явь действительно можно было принять за сон.
Телепень за спиной произнес мертвенным голосом:
– Мать моя женщина… – И не было в его голосе былой насмешки над миром, а один животный ужас.
Чебот, занятый разглядыванием «Плейбоя», ничего не произнес, некогда ему было, он только и делал, что подтирал слюни и прятал ото всех свое сокровище.
– Жила… – тихонько, чтобы не услышал Чебот, ругался Телепень.
– Не боись, мужики, – уверенно сказал Дядин, выключая двигатель «росомахи», – здесь произошел тектонический разлом, после того как на Москву термоядерную бомбу кинули. Редчайшее природное явление. Балтийский щит лопнул именно в этом места, так что весь Кольский подскочил метров на пятьсот вверх.
– И что?.. – дрожащим голосом спросил Телепень.
– Да ничего, – бодро ответил Дядин. – Найдем спуск и скатимся вниз, как на салазках.
На этот раз Чебот отвлекся-таки от своего «Плейбоя» и дрожащим голосом произнес:
– Святые угодники… – И на всякий случай перекрестился.
Телепень шипел:
– Жила… жила… – но так, чтобы, не дай бог, не услышал Чебот.
– Боязно, однако, – хладнокровно заметил Костя, рассматривая облака, хотя на самом деле ему было жутко от подобной высотищи.
Такого пространства
Костя вслед за всеми вышел из «росомахи» и с опаской приблизился к краю пропасти. Холодный ветер, налетающий из бездны, приносил водяную пыль и трепал бурую, прошлогоднюю траву. На мгновение он разорвал облака, и Костя, как на картинке, увидел огромный город с блестящими шпилями и куполами, реку, протекающую поперек. Он его узнал сразу, как будто сравнил с картинкой в памяти, и на этот раз память не изменила ему, потому что перестала быть ложной и потому что его никто ничего не заставлял вспоминать. И хотя теперь Нева падала в город в виде внушительного водопада, а Финский залив казался большой лужей, Костя уже сообразил, где его дом и как в него попасть.
Однако что-то в этом городе было не так. Город как бы усох, лишился своего прежнего величия, и не из-за того, что была война, не из-за того, что пропали люди и цивилизация, а из-за того, что вокруг и внутри его встал самый настоящий дикий лес, которому всего-то было с десяток лет, но который за это время успел оправиться и, никем не угнетаемый, рос себе и вольготно отвоевывал новые территории, тесня город к центру. Это происходило везде, но больше всего было заметно на окраинах.
– То, что высоко, – это ерунда, – уверенно сказал Дядин, останавливаясь рядом и испытующе вглядываясь в Костино лицо.
– Да, – согласился Костя. – Ерунда… Я там жил… Не знаю, как называлась улица, но я помню ее. Я ее найду даже с закрытыми глазами. Там была огромная песочница, кусты сирени и заборчик, за который мне не позволялось выходить, потому что ездили машины. А еще там была собака породы английский бульдог по кличке Тимоша.
– А что ты еще помнишь? – с тайной надеждой спросил Дядин.
Костя понял, что Захар Савельевич лелеет надежду, что его предназначение в качестве «мстителя» номер пять тысяч сто реализуется на все сто процентов.
– Дом помню… квартиру… телефон на стене в кухне… а еще сундук, на котором мы играли.
– С кем играли? – с любопытством поинтересовался Дядин.
– С соседской девочкой.
Соседская девочка Дядина интересовала меньше всего.
– Найти сможешь?
– Смогу, – уверенно ответил Костя. – Напротив было мемориальное кладбище.
– Пискаревка… – с облегчением вздохнул Дядин. – Это уже ближе к истине. Сейчас приедем к тебе домой и на месте уже сориентируемся. Слышь?
– А?.. Что?.. – От его слов у Кости перехватило дыхание. Он не сразу понял, что Захар Савельевич обращается к нему. – Да, я помню, в книжном шкафу стояли фотографии папы и мамы. Я увижу их?
– Конечно, – пообещал Дядин. – Возьмешь себе на память. А квартиру найдешь?
– Найду, – уверенно пообещал Костя.
– Молодец! – похвалил его Дядин.
– Тогда поехали быстрее, – засуетился Костя. – Где дорога-то?
– Должна быть рядом, – сказал Дядин, – если только там… – Он запнулся на полуслове и показал пальцем на восток: – О-о-о! – И поднял палец. – Слышали?