Возмездие теленгера
Шрифт:
– Слушайте!.. – все же сказал он и с негодованием пошел на кухню, представляя, как вытянется лицо у Захара Савельевича и как обиженно запыхтят Чебот и Телепень. Но замолк, увидев, что они сидят вокруг стола и пьют пиво из пыльных домашних чашек.
Дядин сказал как ни в чем не бывало:
– Садись! Чего ты как не родной? Фотографию нашел?
Маски, конечно, никто не надел. Не верилось, что радиация вездесуща, что воздух и пространство в городе ядовиты и несут невидимую смерть.
– Нет, – насуплено буркнул Костя.
Дядин внимательно посмотрел на него и произнес:
– У меня, брат, тоже так было. – Неожиданно бодро он стал рассказывать, разливая пиво: – Ужас как захотелось лет через пять-восемь после войны посмотреть, как я жил. Вспомнить, так сказать, былое. Поскрести болячку под названием «прошлое». Оглянуться на нашу красивую и беспечную жизнь. Буквально места себе не находил. У меня ведь жена и дети такие, как вы, были. Ну и пошел, а зона закрытая была. Возле самой границы. Свою дозу радиации схватил, но поглядел. И понял, что хорошо там, где нас нет, и что твой дом там, где ты сейчас есть. А если мучить себя прошлым, то из этого ничего хорошего не выйдет, одно огорчение для души.
– Да я и не мучаюсь… – ответил Костя, потому что не любил разговоры о своей личности – стеснялся, понимал, что не это главное.
Пусть Телепня учит, подумал он, а я другой. Я «мститель» номер пять тысяч сто, и баста! Хочу – запущу ракеты, хочу – нет! Поглядим еще!
Его тайный бунт был хорошо заметен, не умел Костя владеть собственным лицом и прятать собственные чувства. Никто его этому не учил. Настоящие родители не успели, а приемные, видать, не придали значения. Да и кому это нужно в деревне-то, где все и вся на виду? В деревне все свои, и если обижали, то по недомыслию.
– Мучаешься. Я же вижу, – настойчиво сказал Дядин, и что-то темное и мрачное повернулось у него в глазах, словно в этот момент он был вовсе не Дядиным, а другим, незнакомым человеком – жестким и несговорчивым и очень-очень решительным, как бывалый разведчик.
Б-р-р… подумал Костя, такому в руки попадешься… Но мысли не сформулировал, а оставил ее на уровне ощущений, правда, и этого было достаточно, чтобы еще больше зауважать Захара Савельевича, еще больше проникнуться идеей своей миссии, которая была так важна для всей страны.
– А что стало с вашей семьей? – вежливо спросил Чебот, который готов был не только таскать для Дядина пиво, но и исполнять любые его поручения, а в награду за собачью преданность иметь возможность задавать любые глупые вопросы.
– Погибли все до единого от «нановируса». Не смог я их уберечь. Остались в лесах, я даже не знаю, где их могилы. Да и есть ли они вообще? Вот такие дела, ребята. Так что Костя не один оплакивает своих. После этой войны у всех кто-то погиб и еще погибнет.
– Почему?.. – испуганным шепотом спросил Чебот и даже перестал смаковать пиво и обсасывать щучий плавник.
– Потому что война еще не кончилась. Жирную точку еще предстоит поставить. Очень жирную.
– Восклицательный знак! – восторженно выпалил Телепень, с треском раздирая еще одну рыбину вдоль позвоночника и роняя чешую на пол. – Мать моя женщина!
Рыба была пахучая, жирная, с длинными полосками икры. Все вожделенно потянулись к ней, ухватили по кусочку и положили в рот. А Чебот урвал плавательный пузырь, поднес к нему горящую спичку, и когда пузырь лопнул, сморщился и покрылся гарью, с блаженством засунул его в рот, всем своим видом показывая, что слопал деликатес. Некоторое время они молча смаковали рыбу с пивом и делали вид, что ничего не происходит, то есть Костя не возмущен и ничего не требует от них, а Захар Савельевич не стремится его успокоить.
– Точно! – сказал Дядин. – Восклицательный знак! – И многозначительно посмотрел на Костю, мол, проникся ты или нет важностью исторического момента? Не валяй дурака, садись и пей пиво. А если проникся, то должен меня понять: надо вспомнить, хоть убей, надо, и хватит сопли разводить, пусть даже и по безвременно ушедшим родителям. Потом-потом, успеется.
Костя все понял, демонстративно повернулся и пошел в комнаты, чтобы взять с книжной полки фотографию родителей, положить ее в «Справочник молодого моряка» и хоть немножко побыть с ними наедине. Нехорошее чувство поднялось в нем, словно Дядин прикоснулся к чему-то личному, святому, а это не прощается, как не прощается подлый обман. И вообще, ему казалось, что с тех пор, как они выехали из Петрозаводска, Захар Савельевич сделался совсем другим и от его былого дружелюбия остались одни воспоминания.
Кто-то кашлянул за спиной.
– Обиделся?.. – спросил Дядин, когда Костя обернулся.
Костя вздохнул, как вздыхал он и перед своим приемным отцом Семеном Тимофеевичем, когда хотел излить душу. А еще он откинул с глаз тяжелый чуб и пристально посмотрел на Дядина.
– Не обижайся, – сказал Дядин, – сейчас такое время, когда не до сантиментов. Дело надо сделать, страну восстановить. Мало нас, и потому каждый даже не на вес золота, а-а-а… я не знаю чего! Ну, в общем, ты меня понял.
– Понял я вас, Захар Савельевич, – ответил Костя, глядя в сторону. – А что потом с нами со всеми будет?
– Как что? – страшно удивился Дядин и задумался на мгновение, словно не знал ответа, а придумывал его на ходу. – Власть будем захватывать. Что еще? А-а-а… И все такое! Такие, как ты, знаешь как нужны будут?!
– А я… я… жениться собрался… – неожиданно для самого себя признался Костя, тут же забыв все свои обиды, и посмотрел в холодные глаза Дядина: засмеет или нет? Важно ему было знать его мнение.
– Женишься? Дело хорошее, нужное, – очень серьезно и без капли иронии ответил Дядин. – Одно другому не помешает. Нам бы только эту самую «мертвую руку-два» найти. Вижу, твой отец военным моряком был.
– Да, – сказал Костя, – вон его шинель висит.
– Значит, надо в Штаб флота идти.
– А кайманы?
– Посмотрим, может, там кайманов и нет, – сказал Дядин, достал фонарик и, жужжа им, стал рассматривать фотографии на стене.