Возмездие
Шрифт:
— Что ты говоришь? Ну что ты говоришь? Беги скорее к майору!
Опять телефонный звонок. Петренко с опаской оглядывается на аппарат. Вполголоса говорит Зине:
— Погибнешь, Зинка, а вместе проберемся… Я проведу! Если прихватят, я найду что сказать! Гимнастерки бросим. Скажем — муж и жена. Ну! Решайся, а то поздно будет!.. — Берет ее за руку.
Зина смотрит на Петренко.
—
Петренко с силой зажимает ей рот. Зина отталкивает его от себя. Раздается грохот упавшей на пол разбитой посуды. В комнату быстро входит на костылях раненый солдат. За ним — еще двое. Один из вошедших с порога говорит:
— Ай-яй-яй! Нехорошо, лейтенант! За что же ты нашу сестричку-то обижаешь?
— Да что вы, братцы, что вы, — пытается улыбнуться Петренко, — мы шуткуем…
— Я тебе пошуткую, — решительно говорит другой раненый, наступая на Петренко.
Петренко ударом кулака сбивает его с ног. Отскакивает к столу, на котором лежит трофейный автомат, хватает его, направляет на раненых: «Не подходи!» Лязгает затвором. На лице Петренко отчаянность. Отступая к окну, он следит за каждым движением бойцов. У самого окна повел автоматом.
Зина заслонила раненых.
— Не смей, подлец!
Не оборачиваясь, Петренко выбивает прикладом раму окна.
— Ну, пропадай ты пропадом вместе с ними, дура! — кричит он, выскакивает в окно и бежит в лес.
Часовой, стоявший на посту, увидев его, окликнул:
— Стой! Кто идет?
Петренко дал по нему очередь из автомата.
Солдат вскрикнул и мертвый упал на землю.
В избе у деда Матвея на столе пироги. Анастасия вытаскивает их из печи. Слабо светится фитилек семилинейной лампы, привешенной к потолку. Время ночное. Мишутка здесь же, лежит на печи свесив голову.
За столом готовятся к ужину Млынский, Алиев и Серегин.
Дверь неожиданно распахивается, и на пороге появляются дед Матвей и Зина, которая останавливается, прислонясь к косяку.
— Что случилось? — Млынский встал ей навстречу.
— Петренко, — задыхаясь, проговорила девушка, — предлагал вместе уйти и сбежал!..
— Германца привести может, — сказал дед Матвей, — словить
Гонимый страхом, Петренко бежит по темному лесу. Дождь и ветки хлещут его по лицу. Он падает, поднимается и, затравленно оглядываясь, снова бежит, пробирается через речку и камыши, останавливается перед кустами.
— Стой! Кто идет? — раздается из тьмы окрик на немецком языке.
К Петренко подскакивают два немецких солдата. Один из них хватает его за шиворот и кричит: «Русски швайн!» Потом резко, сильным толчком отшвыривает от себя, направляет в его сторону автомат и загоняет патрон в патронник. Петренко бросает свое оружие. У него искаженное от страха лицо. Боясь, что его убьют, он начинает подобострастно извиваться перед немцами и истошно кричать и причитать с трясущимися губами:
— Не надо! Не надо! Не на… Я сам! Я сам! Их бин фройнд! Я… Я ваш друг. Не надо!
Солдат поддел его кованым сапогом.
В избе деда Матвея — Млынский и Алиев. К еде не притрагивались. Только дед Матвей медленно и старательно жевал что-то беззубым ртом.
Анастасия хлопотала у печи. Ждали… Мишутка спал.
Дверь открылась. Вошли усталые, промокшие насквозь Серегин и мичман Вакуленчук. Все посмотрели на них. Мичман поставил автомат, поправил на голове бескозырку, возмущенным голосом проговорил:
— Ушел, гад…
— Ведь думал же про этого Петренко, — вздыхает Серегин, — думал — подлец, но чтобы предатель…
Млынский приказывает Вакуленчуку выставить двойные посты.
— Какая только мать его родила, — качает головой Алиев. — Теперь уходить надо.
— Без меня вам топью до Черных лесов не пройти, — сказал дед Матвей. — Возьмите меня с собой, пригожусь.
— В Черный лес нам теперь идти нельзя, Матвей Егорович, — заметил Млынский.
— Верст двадцать отсюда, — задумчиво произнес дед Матвей, — в лесу стойбище было… Геологи до войны искали чего-то, там три домика-развалюшки остались… Глухомань…
— Где это, Матвей Егорович? — поинтересовался Серегин.
— Да я провожу. От нас недалеко… Подладиться всегда можно, или похарчевать, или еще чего…