Возмездие
Шрифт:
За доктором Маргарет не посылала. Это исключалось с самого начала. Ведь муж утверждал, что роды будут легкими, а она поверила ему.
Мысль о Джордже заставила ее забыть даже о боли.
Почти девять месяцев прошло со дня убийства ее мужа (она не сомневалась, что его убили, — несмотря на то, что следствие якобы обнаружило какие-то неполадки в топливной системе); все это время она жила одна в огромном доме на окраине Хинкстона. Она стала затворницей и выбиралась в город только в случае крайней необходимости. Друзей у Маргарет не было, в ее доме никогда не появлялись
Она направилась в лабораторию — шла, с трудом превозмогая боль. И вдруг, почувствовав, что идти больше не может, тяжело опустилась на пол. Маргарет застонала, попыталась подняться, но ужасная тяжесть — ее раздувшийся живот — казалось, пригвоздил ее к полу. Тогда она поползла в сторону лаборатории — поползла, судорожно захватывая ртом воздух.
Ей бы только добраться, ведь в лаборатории — болеутоляющие. Нечеловеческая боль пронзила ее. Скорчившись, она истошно завопила.
Болеутоляющее...
Она почувствовала, как из нее что-то полилось. Что-то теплое... Взглянула — кровь...
До двери оставалось несколько футов — несколько футов, превратившихся в мили.
Внезапно Маргарет почувствовала, что и ползти уже не может. Умопомрачительная боль...
Она судорожно вцепилась в ковер, пытаясь дышать так, как учил ее муж, пыталась представить, что он сейчас здесь, рядом с ней. И старалась отвлечься, старалась думать о чем угодно, только не об этой боли, которая убьет ее...
Она закричала, почувствовав, как выходит наружу головка младенца. Она не знала — тужиться ли ей, чтобы вытолкнуть ребенка, или он сам выберется из материнского чрева. Кровь заливала ковер. И вдруг давление ослабло, голова ребенка полностью вышла из вагины, вся в крови и в кусках плаценты. Маргарет стиснула зубы, сдерживая крик. Пот градом катился по лицу, заливая шею и грудь. Она напряглась, натужилась — и наконец вытолкнула из себя ребенка. Теперь он лежал на ковре между ног матери, соединенный с нею пуповиной.
Маргарет попыталась приподняться. Потом перевернулась на бок, стараясь дотянуться до младенца, рот которого был забит кровавой слизью. Притянув к себе дитя, она вынула из его ротика кровяное месиво. Ребенок тотчас зашелся криком.
Она встала на колени, не выпуская из рук младенца. С крохотного животика свисала пуповина.
Положив ребенка на ковер, она взяла в руки склизкую окровавленную пуповину. Поднесла ее ко рту и, ощущая на губах привкус крови, перегрызла... Превозмогая рвотные позывы, она, как сумела, перевязала пуповину и утерла рот тыльной стороной руки.
Ребенок надрывался от крика, но этот крик услаждал ее слух, вызывая на губах улыбку. То был здоровый плач ребенка, оповещающего о своем появлении на свет. Маргарет с нежностью смотрела на него, на своего сына. Прекрасный младенец... Когда она взяла его на руки, он немного поутих. Она баюкала его в холодном коридоре. Ее свалявшиеся волосы слиплись от пота, одежда пропиталась кровью, нежный привкус которой она ощущала на губах, тронутых улыбкой счастья, — ведь ее сын был жив.
Схватки застали ее врасплох. Ошеломляла сила толчков, но главное — она их не ждала...
Опустив глаза на свой живот, она заметила, как он вздымается, вздымается и опадает.
Когда боль стала почти невыносимой, Маргарет поняла, что происходит.
Из горла ее вырвался вопль, и она вытолкнула из себя второго ребенка.
Глава 19
Из-за интенсивного движения при выезде из Лондона она добиралась до Хинкстона почти час.
Сопровождавшее ее всю дорогу солнце внезапно померкло, подул холодный ветер, небо хмурилось, предвещая дождь. И быстрее, энергичнее зашагали по тротуарам пешеходы.
Проехав по главной улице города, Сью миновала библиотеку и оказалась среди серых однообразных застроек, в районе, где жила ее сестра. Свернув на нужную улицу, замедлила ход, изучая номера домов. Подъехав к дому сестры, сразу же увидела Джули, которая стояла на крыльце и разговаривала с мойщиком окон. Заметив выходившую из машины Сью, Джули приветственно помахала рукой и пошла ей навстречу. Сестры обнялись. Наблюдавший за ними мойщик приветливо кивнул, когда Сью с небольшим чемоданчиком в руке подходила к дому. Джули представила сестру, и мойщик, широко улыбнувшись, не преминул заметить, что сестры очень похожи, а также отпустил несколько комплиментов по поводу их сексапильности. Джули расхохоталась и игриво коснулась его плеча. Водянистые глаза мойщика шарили по груди Сью — под блузкой не было бюстгальтера. Перехватив его взгляд, Сью нахмурилась и поспешила в дом. Ее сестра задержалась на пороге, чтобы расплатиться за мойку окон. Поставив на пол чемодан, Сью осматривала прихожую, одну из стен которой украшала дешевая копия «Телеги с сеном». Взглянув на огромные часы с кукушкой (было уже почти двенадцать), она поспешила в гостиную — подальше от шумной птицы. Можно было не сомневаться: едва стрелки часов коснутся двенадцати, кукушка, вырвавшись на волю, огласит прихожую пронзительными воплями.
Сью осмотрела и гостиную, полную всевозможных безделушек, для которых всюду нашлось место — на телевизоре, на полках, на книжном шкафу... Имелась здесь и миниатюрная Эйфелева башня, стоявшая на крышке стереопроигрывателя.
— Майк привез мне ее из Парижа, — сообщила Джули, переступая порог гостиной. — Был там на прошлой неделе. Сам-то он не особо увлекается сувенирами, но приобретает их для меня. Привозит отовсюду.
Сью улыбнулась, шагнув навстречу сестре. Они снова обнялись.
— Я так рада, что ты приехала, — сказала Джули.
Они обменялись шутками, поболтали о погоде. Джули поведала сестре о мойщике окон — «Такой гнусный тип». Потом перешли на кухню. Джули весело щебетала, разливая чай. Сью слушала и улыбалась, поддерживая разговор, но думала совсем о другом. И это не ускользнуло от внимания сестры.
— Я не буду допытываться, о чем ты думаешь, — сказала наконец Джули. — Но знаешь... ты даже не представляешь, что мы пережили, когда узнали про Лизу. А что бы со мной было, если бы что-нибудь случилось с Крейгом...