Возьмите нас в стаю
Шрифт:
Мотор работал тихо и не мешал говорить, поэтому Тим не выдержал и, послав в дальнее несветлое место всю дипломатию, спросил прямо:
— Откуда он здесь? Конфедерация об этом знает?
— Не о чем знать, — спокойно сказала Таня. — Это муляж. Но в натуральную величину и с соблюдением всех деталей внутреннего устройства.
— Вы его недавно построили?
— Нет, больше нашего года.
— Но эти корабли были введены в строй всего полгода назад по земному счету!
— Ну, я не знаю деталей, — Таня пожала плечами, — но разведка у нас нормально работает. Ты не фиксируйся,
— И ты?
— Я принимала участие в разработке этого тренажера, но я сама почти им не пользовалась. Не хватает времени. И потом, я больше не изучаю сорохов. Теперь я изучаю, в основном, дотушей. Вот полюбуйся?
— На что любоваться? — поинтересовался Тим.
Они по кривой дуге уже обогнули «Шторм» — он остался сбоку. Теперь по левому борту карта бесконечно тянулась та самая неровная темная стена — из какого-то незнакомого Тиму камня, местами спекшегося, местами пористого, с выбоинами, щербинами и царапинами. Конца и края этой стене не было.
— Это макет боевого корабля дотушей, — сказала Таня. — Максимально приближено к оригиналу, с сохранением всех пропорций.
— В смысле? — Тим испытал нехорошее предчувствие.
— Один к ста.
Глава 20
Несмотря на его любовь к морским млекопитающим, Алексу не нравились тлилили.
Их внешность не вызывала особой неприязни, хотя красавцами их назвать было сложно. Тлили приходились людям довольно по пояс и, что выдавало морской генезис их вида, были довольно упитанными, обтекаемыми, на коротких ножках. Впрочем, этими ножками они умудрялись ступать легко и быстро, не оставляя следов и почти неслышно: обернешься невзначай — а тут оно стоит позади тебя и пырится темно-лиловыми глазами без белков. Неприятно.
Кроме ножек у них имелись две довольно сильные короткие руки и одна голова с чуть вытянутым вперед то ли носом, то ли ртом — что-то вроде утиного клюва, только не так выступает. Зубы у всеядных тлилилей, правда, очень походили на человеческие, что не прибавляло им обаяния. Между пальцами на руках и на ногах оставались чуть более заметные, чем у людей, перепонки.
На макушках тлилилей росли волосы, у всех без исключения светлые, что-то вроде пакли. Они любили эти волосы заплетать в косы или даже сложные прически, некоторые с ритуальным или возрастным смыслом, в котором Алекс не смог разобраться.
Только по прическам тлилилей и можно было различать: все щеголяли белым животом и темно-серой спиной, одежды не носили, ни первичными, ни вторичными половыми признаками не обладали — в смысле, половые органы у них, конечно, имелись, но никак себя визуально не проявляли.
Алекс решил, что писатель, который встретил их на пороге хижины, уже преклонных лет — это можно было понять только по серым пятнам у него на морде. Такие появлялись с возрастом у некоторых тлилилей. Сложную прическу он себе сделать не потрудился, собрал только часть волос в хвост сбоку шнурком, украшенным бирюзовой бусиной. Цвет и форма бусины, кажется, что-то означали, только Алекс не помнил, что.
— А, гости, — сказал писатель на общеторговом, довольно радушно. — Заходите, заходите. Я церемонии не люблю, поэтому просто рассаживайтесь.
На широкой террасе, выходящей на все те же самые лиловые холмы, уже был накрыт стол — обычаи тлилилей непременно требовали принимать гостей за столом, об этом Алекс уже знал. Даже на официальных приемах обязательно предлагали безвкусные местные хлебцы и воду в чашах.
Никаких стульев не было, даже подушек — предполагалось сидеть прямо на полу. Впрочем, день был жаркий, а пол покрывал мягкий мох. Очевидно, слишком далеко от заветов предков известный писатель все-таки не удалялся: изнутри дом зарос лозами и лианами, как все дома на Тусканоре.
Сложной посуды тоже не было: четыре миски с белыми шариками-калеба. На вкус они были как помесь хлебного мякиша с белковым суфле и скорее нравились Алексу, чем нет.
— Прошу прощения, что угощение скудное, — ворчливо проговорил писатель. — Этот бестолочь, Риу, приготовил такую гадость, что ее пришлось выплеснуть.
Риу — второй тлилиль, значительно моложе, — сидел за столом в почтительной позе, то есть поджав ноги под себя. Он поклонился гостям, не вставая, и опустил глаза в пол.
— Прошу прощения за неуклюжесть, — проговорил он выше и мелодичнее, чем большинство тлилилей.
После этой фразы и поклона Алекс почему-то сразу начал думать о Риу, как о женщине, и стряхнуть это ощущение не удавалось.
Они расселись.
— Я — Аше, — сказал писатель, — ну да вы это знаете. Написал пару-тройку поэм и гимнов, которые пользуются успехом на этой гигантской луже. Но она, — он указал на Хонду, — знает меня за мои ксенологические статьи.
— Вы себе льстите, — хмыкнула Хонда. — Я — ксенолог, и ваши статьи в лучшем случае любительские. Талантливо любительские, да, не спорю. Но вы не пользуетесь научным аппаратом, вы не…
— Слышите? Слышите?! — воскликнул Аше. — Я занимаюсь важным и нужным делом, я пытаюсь приоткрыть наше общество перед всей Вселенной и снизить уровень недоверия, а меня пытаются заставить нумеровать источники и сноски! А? Молодой человек, как вам такое нравится?
— Правильное оформление очень важно, — проговорил Алекс, косясь на Хонду. — Оно разработано не для того, чтобы сделать сложнее жизнь исследователя, а чтобы облегчить перекрестный поиск нужной информации и проверку данных. К тому же, как я полагаю, госпожа посол имела в виду не только это. Она имела в виду, что вы недостаточно усилий или времени уделяете подготовке.
— Хмф, — писатель странным образом выглядел недовольным и довольным одновременно. — Еще одного сухаря ты мне приволокла, Хонда! Я же сказал, что хочу познакомиться с интересными пришельцами. Интересными! Если таких нет у тебя в посольстве, то прочеши соседние!
— А мне хотелось посмотреть на то, как он будет с тобой общаться, Аше, и какие аргументы вы найдете друг для друга, — ответила Хонда совершенно невозмутимо. — Алекс Флинт — та еще задачка. Он всю жизнь работает с морскими полуразумными животными и вот, даже пошел в дипломаты, но при этом ксенофоб.