Возможная Россия. Русские эволюционеры
Шрифт:
Со смертью реформатора Россия, покатившись вперед по рельсам, проложенным Петром I, как вагон без паровоза, стала постепенно притормаживать. Самодержавие стремительно теряло не только то, что на короткое время «блеснуло» в голове Петра Великого, но и то, что унаследовало от Ивана Грозного, а именно – непререкаемый авторитет и силу.
Уже на закате российского самодержавия Ключевский в дневнике (не для печати) приведет следующее справедливое рассуждение: «Самодержавие – не власть, а задача, то есть не право, а ответственность. Задача в том, чтобы единоличная власть делала для народного блага то, чего не в силах сделать сам народ через свои органы. Самодержавие есть счастливая узурпация, единственное политическое оправдание которой – непрерывный успех или постоянное уменье поправлять свои ошибки и несчастия. Неудачное самодержавие перестает быть законным».
Первую попытку исправить положение, в котором оказалась Россия, предпринял князь Дмитрий Михайлович Голицын. Княжеский род Голицыных в нашей истории не раз выходил на первый план, хотя и по-разному. Кто-то был известен своей образованностью и тягой к реформам, как, например, фаворит царевны Софьи Василий Голицын. Именно он первым пришел к выводу, что преобразование российского государства должно начаться с освобождения крестьян. Другой князь – Борис Голицын, служивший в годы малолетства Петра его матери Наталье, напротив, «влип в историю» из-за запойного пьянства, в результате чего буквально разорил Поволжье, которым управлял.
Дмитрий Михайлович запомнился современникам честностью и неподкупностью, хотя и занимал в государстве самые высокие, как теперь сказали бы, «корруптоемкие» посты: был «верховником», а в Сенате заведовал как раз финансовыми вопросами. Но главное – именно этот Голицын остался в отечественной истории как человек, который первым попытался ограничить в России самодержавие, будучи сторонником конституционной монархии.
Попытка осовременить и сделать более эффективным политический строй Российского государства была рискованной, но он на этот риск пошел. Не ради собственной выгоды – ради России. После смерти Петра II в 1730 году, когда прекратилась мужская линия дома Романовых, русской элите пришлось выбирать не императора, а императрицу, хотя это и противоречило традициям. Недаром еще во время присяги Екатерине I мужики в некоторых деревнях, если верить источникам, отказывались это делать, считая, что императрица – правительница исключительно для женщин. Нелепо, конечно, но к тому, что империей может управлять и женщина, русские люди привыкли не сразу.
Решение принималось узким кругом наиболее влиятельных в ту пору лиц: пять членов Верховного тайного совета, три члена Святейшего синода и несколько наиболее влиятельных фигур из Сената и генералитета.
В списке кандидаток на российский престол значилось шесть имен. Во-первых, княжна Екатерина Долгорукая, на которой собирался, но так и не успел жениться Петр II. В принципе, и это было возможно, поскольку, согласно петровскому закону о престолонаследии, правитель мог в завещании назвать своим преемником любого. Этим и воспользовались Долгорукие, составив подложное завещание. Подлог не прошел, потому что согласия не было даже в самом роду Долгоруких. Но если не все Долгорукие признавали подлинность документа, то что говорить об остальных!
Вторую идею – провозгласить государыней первую жену Петра Великого – Евдокию Лопухину – также отклонили: преклонный возраст претендентки говорил не в ее пользу. Оставались две дочери Петра Великого – Анна и Елизавета – и две его племянницы, то есть дочери царя Ивана – Екатерина и Анна.
На всякий случай напомню, что после смерти царя Федора в результате борьбы между Нарышкинами и Мстиславскими на трон в качестве компромисса усадили сразу двоих подростков: Петра – от клана Нарышкиных и слабоумного Ивана – от клана Мстиславских. Конечно же, реально Иван в силу своего слабоумия не правил, да и умер быстро, однако потомство – двух дочерей – оставил. Они-то и были среди претендентов на трон.
История сохранила речь Дмитрия Голицына, ставшую на совете решающей. Вот ее фрагмент: «Есть дочери Петра, рожденные до брака от Екатерины, но о них думать нечего… Нам надобно подумать о новой особе на престол и о себе также… Есть прямые наследницы – царские дочери. Я говорю о законных дочерях царя Ивана Алексеевича. Я бы не затруднился указать на старшую из них, Екатерину Ивановну, если б она уже не была женою иноземного государя – герцога Мекленбургского, а это неподходящее для нас обстоятельство. Но есть другая сестра ее – Анна Ивановна, вдовствующая герцогиня Курляндская! Почему ей не быть нашей государыней? Она родилась среди нас, от русских родителей; она рода высокого и притом находится еще в таких летах, что может вступить вторично в брак и оставить после себя потомство».
В выступлении князя скрывалось много подтекста. Любопытно, например, что Голицын сходу отвергает кандидатуры дочерей Петра, и ни у кого эта позиция не вызывает протеста. Причины очевидны: обе дочери реформатора рождены не только от иностранки, но и до брака, а значит, с точки зрения церковной и общепринятой тогда морали, на них лежит клеймо незаконнорожденных.
В самой России, пока был жив Петр Великий или пока правила Екатерина I, подобные «детали» уходили на второй план, но теперь прослеживалось очевидное желание русской аристократии все вернуть в приличное, «благородное» русло. Кстати, сложности, возникшие при попытках Петра I породниться с французским королем, выдав за него свою дочь Елизавету, имели ту же самую подоплеку, хотя по дипломатическим соображениям о столь деликатном вопросе вслух, естественно, не говорили.
Этим и воспользовался Дмитрий Голицын. Его самого вопрос крови интересовал мало, а вот вопрос эффективности политического строя – очень. В 1697 году, будучи уже зрелым человеком, Голицын отправился в заграничное обучение, побывал во многих европейских странах, где, в отличие от большинства русских, проявлял интерес не к «железкам», а к политике и философии. По свидетельству очевидцев, его библиотека была заполнена трудами европейских политических мыслителей. А самой прогрессивной политической формой государственного строя в Европе в ту пору была конституционная монархия. Отсюда и многозначительные слова, что помимо вопроса о выборах новой императрицы, «надобно подумать и о себе также».
Слушатели этот пассаж поначалу прозевали, и Голицын, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен, к важнейшей для него теме возвращается вновь. «Выберем кого изволите, господа, – настойчиво напоминает он, – только, во всяком случае, нам надобно себе полегчить». И тут же предлагает «составить пункты и послать их государыне». Так и родились знаменитые в нашей истории «кондиции», то есть условия, направленные Анне Иоанновне вместе с предложением занять русский престол.
Вот эти «кондиции»: «Государыня обещает сохранить Верховный Тайный совет в числе восьми членов, и обязуется без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов».
Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку: «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!»
Что же касается самой кандидатуры, то она была выбрана Голицыным, разумеется, не случайно. И вовсе не потому, что князь верил в особые достоинства Анны Иоанновны. Наоборот, в этой кандидатуре Голицына привлекали как раз ее слабости. Голицын справедливо посчитал, что для реализации его планов легче иметь дело с Анной Иоанновной, чем с Елизаветой Петровной. Добиться ограничения прав дочери Петра было тогда гораздо сложнее, чем ограничить в правах дочь Ивана – в ту пору Курляндскую герцогиню, прозябавшую в европейской провинции.