Вознесение
Шрифт:
— Похоже, ты действительно не знал, куда лезешь, — вздохнул мечник. — Ну, ничего. В следующей жизни будешь повнимательнее!
Ситуация явно была не в мою пользу. Из-за разных габаритов его физическая сила была немногим больше моей. Однако по той же причине моя скорость не шла ни в какое сравнение с той, которую он мог показать. Более лёгкий и подвижный, с полностью завершённой Карой боли, а также куда меньшим оружием, он был будто Орст. А я же — как Большой Гор, медленный и неповоротливый.
Однако это вовсе не означало, что я проиграл. В пространстве холла притона моя алебарда могла дотянуться практически
К счастью, древковое оружие всегда было моим любимым. И я прекрасно знал, как даже таким длинным и неповоротливым на первый взгляд оружием, как алебарда, создать вокруг себя непреодолимую стену стали… дерева, если быть точнее. Хотя отчётливый металлический блеск, проявившийся на лезвии бывшего весла, вызывал некоторые сомнения по поводу того, было ли оно до сих пор деревянным.
Горизонтальный взмах; небольшой отвод назад, чтобы замедлить вращение; разворот древка, чтобы лезвие смотрело вверх; укол с небольшим вертикальным смещением; сразу вынос дальней руки, чтобы алебарда описала широкую дугу, сменив цель с груди мечника на его колено…
Он крутился вокруг меня волчком, парируя, отводя в сторону и блокируя атаки. Однако его клинок был по местным меркам довольно обычным. Вводить праджню в предметы боги на второй Каре ещё не умели. Так что каждое столкновение металла с деревом оставляло отчётливо видимые зазубрины именно на его оружии, а не на моём. И довольно скоро мечник понял, чем это чревато.
Его стиль тут же резко изменился. Вместо вязи из финтов и выпадов он будто превратился в ощеренный сталью метеор. Резкими рывками набрасывался на меня, в опасной близости от себя пропуская алебарду. Пытался найти брешь в защите, сократить расстояние и впиться своим единственным железным клыком мне в горло.
Такая техника была куда опаснее, он почти не оставлял себе пространства для манёвра. Если бы ошибся — тут же схлопотал бы удар. Может быть не остриём — самой быстро движущейся, а значит самой опасной частью лезвия, но, получив возможность, без раны я бы его не оставил. И несколько раз он действительно допускал просчёты.
Вот только он решил положиться на выносливость и крепость тела второй Кары. И этот расчёт оправдался. Максимум, чего я смог добиться — это ещё несколько ран на боках и одна на плече. Да, они были более глубокими, чем самая первая, однако до какого-то опасного уровня не дотягивали. Мне ему даже ключицу не удалось перерубить, хотя казалось бы.
Он же, в свою очередь, видимо всё больше привыкал к моему стилю. С каждым его броском он умудрялся оказаться ещё немного ближе, прежде чем мои удары заставляли его отступить. И когда его меч пронёсся в опасной близости от моего большого пальца на древке алебарды, уже мне стало понятно, что дальше так продолжаться не может.
И если он смог решиться на более агрессивную и опасную тактику, то почему я не могу?
Отбив очередное его нападение, я, вместо того, чтобы вновь встать в защитную стойку, широко раскинул руки, приглашая его атаковать. Мечник, увидев это, на секунду замер, видимо не веря собственным глазам, но в конце концов не стал осторожничать. Лишь усмехнулся, видимо моей глупости, и
Его глаза между тем не отрывались от моей алебарды. Видимо он боялся, что в последнюю секунду я каким-то магическим образом успею вернуть на неё вторую руку и успеть сделать взмах. Было бы, конечно, здорово, но даже пятикратное усиление не давало мне подобной силы и скорости. Вот только пустая рука у меня всё ещё оставалась.
Многие воины, в достаточной мере освоившие бой на мечах или копьях, совершали одну и ту же ошибку. Слишком концентрировались на сражении с оружием, они забывали о том, что вообще-то человек может драться и врукопашную. При грамотном обучении подобных проблем не возникало. И когда я был главнокомандующим имперской армии, это банальное заблуждение выбивалось из новобранцев одним из первых.
Однако я сильно сомневался, что подобный индивид проходил правильную подготовку и вторая Кара на это никак не влияла. Я не собирался атаковать его алебардой. Лишь немного крутанул корпус, чтобы пропустить его меч мимо, а сам выбросил левую руку вперёд, нанеся мечнику идеальный прямой удар в лицо. Он буквально налетел на мой кулак всем своим весом. Его клинок всё равно чиркнул мне по груди, прорезая рубаху и оставляя длинный кровавый след. Но это было уже не важно.
С учётом скорости, которую он набрал, остановка его головы не смогла остановить ноги. Совершив что-то около четвери оборота, он с силой врезался затылком в пол в то время, когда его ноги, забавно дёрнувшись, подбросило в воздух. Меч из его руки, естественно, выпал, подобное столкновение не могло обойтись без последствий даже для бога второй Кары.
Не собираясь давать ему и шанса очухаться, я поднял алебарду и одним мощным ударом сверху вниз перерубил ему плечо до середины кости. Он заорал от боли и начал извиваться, как уж, но это уже были бессмысленные потуги. Наступив ногой на грудь, повторил то же и с левой рукой. Его выносливости должно было хватить, чтобы не умереть от боли и кровопотери.
А потом наклонился и поднял его за шею. Улыбнулся, тыльной стороной руки с алебардой вытирая попавшую на лицо кровь.
— Слушай, может прекратишь орать? И как насчёт отдать мне свою праджню?
Глава 8
— Ублюдок! — взвыл мечник, — боссы тебе этого не простят! Если поднял руку на одного из Пяти Кулаков — значит обрёк себя на смерть!
— Не интересно, — нахмурился я, хорошенько тряхнув безрукое тело. Из ран брызнула кровь, однако куда меньше, чем стоило ожидать. Похоже вторая Кара оказывала эффект даже на скорость кровопотери. — Праджню давай!
— Отправляйся в Ад!
— Если отдашь праджню, я сделаю всё, чтобы ты выжил и смог восстановиться. Клянусь своей Истиной.
— Ты псих! — выплюнул мечник, однако по его глазам было видно, что он задумался.
Для богов, похоже, это были по-настоящему волшебные слова. Да и не удивительно. Поклясться на своей Истине означало не просто пообещать что-то сделать, но поставить на кон свою способную на вечные перерождения душу. А каждый бог прежде всего ценил именно бессмертие. Для них окончательная смерть была куда страшнее, чем для людей, честно признававших конечность своего существования.