Возникновение
Шрифт:
101
Бедные, бедные коммунисты... Кому ещё в наш день они обязаны ядовито польстить, чтобы в каком-либо виде остаться в живых и продолжать фиглярствовать на этой, как кажется, отвратительной, рыночной сцене?..
Но если эти бедные не в силах понять, что, выживая в этом государстве, "брать всё лучшее, что было"* и - пестовать, пестовать, пестовать... Если коммунисты не понимают, что это и есть их путь в никуда, то сегодня наш русский мир уже нимало не способен и на коммунизм... Что если даже от таких некогда пошлых радикалов несёт за версту приспособленчеством... Ну, так и пусть доигрывают - со всем лучшим! Пусть ещё посмотрят,
"Ой, ой, ой, - воскликнет некий познающий через какие-нибудь десятилетия, бредя себе сказочным и вдохновенным лесом, - вас даже кому-то не нужно было и ловить, вы, роскошные да лучшие птицы!"
102
Цепляться во что бы то ни стало - это сегодня всегдапожалуйста, а особенно в так называемой сфере государственных интересов. К таковой, несомненно, относится обжигающе любимая всеми нами "духовность".
У этой "духовности" (за колючей, я бы сказал, проволокой) есть обязательно свои смотрящие. Мы хорошо знаем кто это. Они недавно совсем "воскресли" - и вновь стали наисвятейшими... и даже в глазах их некогда палачей. Видимо, блеск этот невообразимый - до боли слепит коммунистический, красный глаз.
Так вот, смотрители эти (или же надзиратели, как угодно) зоны "духовность" очень любят кичиться своим установлением - на необъятных наших просторах; и искренне праздновать эти былые установочные дни. С пафосом они усердствуют, напоминают, убеждают, утверждают о тех благодатных днях крещения, о тех непоправимо! истинных днях падения всяких там кумиров, истуканов и нечестивых закрепощений.
И вот банальная борьба за власть (а кто в состоянии ещё читать и особенно - читать летописи, собственнолично в этом убедится) на устах сегодняшнего надзирателя превратилась в нечто совершенно как бы отстраненное от этой самой власти и как будто вообще в бестелесное... превращается эта борьба в истинно божественное служение и н-е-ч-е-л-о-в-е-ч-е-с-к-ое! О, как хитровато скрипят наши тюремные решетки, друзья...
Смотрите, выгнали нас на плац эти бородатые и безоружные! гуманисты. Смотрите, привели они к нам, не то ли в назидание(?) тяжелобольных детей. Вот принялись рассказывать нам эти дети о том, как прекрасно свершалось наше тысячелетнее счастье, т.е. небывалое ещё заключение. Вот рассказывают они искренне об этом равноапостольном герое-властолюбце (но спасшемся), о бабушке его умнице, об иных всяких последователях. Злословят дети (и по делу где-то, наверное) на предшественников, на этих нечестивцев, света не ведающих...
Стоим-то мы рядами, смотрим... но куда же вы катитесь, тела наши набожные, смотрители? Цепляетесь ведь уже в кровь, слюни-брызги...и эта хитрость...дьявольская поистине хитрость! На головах больных детей вы, видимо, въезжаете в "царство небесное"? Но царство ваше небесное именно что на земле!
– это не требует никаких доказательств. По правде, было бы честнее, если бы вы для поездок таких патриотических украли где-нибудь осла! Но вы не в состоянии совершить такой честный поступок.
По праву недосягаемой выглядит для вас жизнь действительно праведного Учителя.
– Собственно в чем и есть ваше
103
Как известно школьным читателям, трудный, прозревший герой знаменитой повести Л. Н. Толстого поездом рассуждает и об "окончании рода человеческого". Но если даже вообразить, что все мужчины планеты "Земля" завтра заболеют, забредят и забредут в какой-нибудь "поезд", заинтересуются и примутся о чем-то подобном рассуждать, то приземлённые философские умы не должны видимо и всерьёз обеспокоиться. Они должны в такой замысловатой ситуации сохранять солидное хладнокровие и не переживать никоим образом за будущее рода человеческого. Но вот массовая уже противоПОЛожная ситуация... тут скоро вскрывается, словно весенний лед, даже суровая опасность, какое-то неестественное половодье. Это уже не плацкартные шутки, это уже Опасность! и одета она... в штаны! Скоро, должно быть, она вооружится, сядет на "лошадь" и... тогда конец.
104
Рождение человека - это и есть уже самое светлое, дневное счастье; кто может смотреть на человека - как на день, который несёт в себе всевозможные стихии и треволнения, а также неисчислимые отдохновения и светлые, радостные, возвышенные минуты, тот без какого-либо горького и чуть ли последнего огорчения примет и короткие пессимистические ночи и всякие потаенные, хорошо запрятанные, ждущие своего дерзкого кладоискателя тайники: так находили и в самом последнем и отверженном - неизвестное доселе и крайне своеобразно возвышенное.
Да, с инстинктивного крика начинает человек жизнь и таким же неосознанным криком зачастую и заканчивает её, потому что нещадно, как он нередко думает и нелепо оправдывает, била и била его с каким-то даже вселенским ожесточением судьба...
Ну что ж, несчастные, возьмите наконец такую злую судьбу в свои человеческие, сознательные руки. Тогда вы ещё порадуетесь человеческому рождению, и даже вечному рождению! И если на ваших теперь уже материнских глазах новорождённый к тревоге вашей вдруг не закричит, то без всяких минутных философских раздумий понудите вы его дружеским шлепком, - он должен, должен хотя бы закричать, и пусть это будет его счастливый и единственный долг!
И ещё
В некоторых городских кругах (заметьте себе, явно в сомнительных кругах) счастье понимается - как отстраненный пока ещё результат человеческой деятельности; как нечто такое, к чему, если видимо ещё и повезёт, должен прийти он сам(!) посредством трудолюбия (которое весьма нечестно оболгали), целеустремлённости и других устремлённостей, нередко даже патриотических устремлённостей... ну или же посредством долговых банковских обязательств, что есть уже совсем отвратительный, современный случай.
Но здесь городская воспитательная элита, кажется, даже сознательно (и если это так, то становится немного грустно) ставит счастье не на своё место в действительности, призывая это счастье несколько тупо маячить на горизонте (сегодня этот горизонт - государственный горизонт). Сегодня государство в состоянии отдать к так называемой приватизации всё что угодно, но только не счастье, заранее делая человека в этом вообще основополагающем вопросе как бы обездоленным и бомжом, если хотите. Что совершенно не так, трижды не так!