Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12
Шрифт:
Марианна же стала его испытанием, которое он провалил. Потому что не смог оградить от тех страданий, которые испытывала она. И каждый раз источник был один. Тот единственный источник, который Сэм не мог убить. Проклятье, иногда он ненавидел себя именно за это. За то, что не может его ликвидировать физически, не может убрать из их с матерью жизни. И не только потому что она не захочет, но и потому что он не хотел сам. Он понял это, когда решил, что отец умер. Решил, что его убили. Поверил доказательствам ищеек, поверил той печали в глазах Влада и Изгоя. Поверил слезам Кристины и крепко стиснутым челюстям Габриэля, стоявшего возле камина в гостиной, когда мать в очередной раз выгоняла их из своего дома, хриплым шепотом доказывая, что Ник
До сих пор, когда Сэм закрывал глаза, он видел хрупкую, дрожавшую от боли женщину, с прямой спиной и дерзким вызовом в глазах, противостоявшую всем тем, кто в очередной раз не верил в отца.
Сэм хрипло засмеялся, поднося сигару к губам и затягиваясь. Все же даже его поражала эта связь между родителями. Поражала и даже в какой-то мере пугала.
Вспомнилось, как он вскочил вверх по лестнице, впервые за много лет неспособный стать поддержкой матери. Как влетел в свою комнату и со злости скинул все фотографии отца с комода. Схватил последнее совместное фото в черной рамке и, стоя на коленях, пересохшими от волнения губами умолял, чтобы эта новость оказалась ложью.
"Я прощаю тебя… слышишь? Прощаю, Мокану. Только вернись. Отец, пусть они ошибаются… Вернись к нам. Я не готов. Мы не готовы. Я прощаю тебя".
Он тогда плакал. Впервые за многие годы. Плакал, словно маленький ребенок. Потому что именно тогда столкнулся с неизбежностью. Осознал, что больше не увидит отца, больше никогда не услышит его голоса, не ощутит его боль от той холодности, которая сквозила между ними в последнее время.
А ведь он упивался ею. Ему нравилось тушить вечный огонь в глазах отца, вернувшегося после пяти лет отсутствия, своим холодом, замораживать его, наблюдая, как блекнет синева во взгляде, сменяясь чувством вины. Да, между ними прочно поселилось именно это чувство. Все же за пять лет мальчики не просто учатся жить без мужчины в доме, но и сами становятся мужчинами. И Ник молча принимал это отчуждение сына, делая попытки поговорить с ним, объясниться… пока не понял, что Сэми не хочет ни объяснений, ни разговоров… ни отца рядом с собой.
Самуил снова рухнул спиной на кровать, раскинув в стороны руки, перекатывая между длинными пальцами правой ладони сигару.
Еще один вечер воспоминаний. Редкий вечер, когда он оставался один на один со своей памятью. Сэм не смог сдержать злорадной мысли: его отец сейчас бы душу продал Дьяволу за один час подобного свидания. А вот ему после таких рандеву все чаще хотелось повеситься.
Шесть лет назад
Мать не теряла надежду. Она продолжала искать Ника, пускала в ход связи в Чехии, Болгарии, других европейских странах, обеих Америках. Сама лично ездила в Асфентус разговаривать с Рино и все шире улыбалась папарацци, скрывая за этой ослепительной улыбкой свою боль.
Сэма тошнило от этой улыбки. Ему казалось кощунственным, что никто, ни одна живая душа не видела, насколько искусственной она была. Каждый раз, когда замечал эту маску на лице матери, сжимал пальцы, начинавшие покалывать от желания стереть ее и нарисовать ту, другую, настоящую. Которую видели только он и Ками с Яром. Не каждый день, но она, подобно солнцу, освещала их дом, заливала комнату ярким светом в те редкие минуты, когда мама так искренне смеялась с ними. Только с ними она была настоящей. Несмотря на образ сильной женщины, который надела на себя для всех окружающих, она скидывала его, оставаясь наедине с детьми, и становилась той, кого дети хорошо знали и любили. Их мамой.
Первое время Сэми фанатично желал, чтобы ее поиски увенчались успехом. Он не верил, что отец исчез. Не верил, что его отец, Николас Мокану, мог оставить их и испариться так, словно его никогда не существовало. Его отец, жесточайший из мужчин, тот, которого боялись окружающие, тот, на которого Самуил равнялся с тех пор, как себя помнил. Тот, кем он мечтал стать. Таким же сильным, таким же уверенным, источающим такую же мощь, ощущая которую оппоненты невольно вжимали головы в плечи и опускали взгляды. Да, Сэм замечал, как они отводят глаза в сторону, боясь разозлить Мокану малейшим действием. Сэм смотрел на них, на древних и не очень вампиров, одетых в самые дорогие наряды, с ключами от шикарнейших автомобилей, а видел перед собой самых обычных, трусливых бродячих псов, трясущихся от страха перед огромным хладнокровным волком. Видел, как он заставлял их одним недовольным взглядом приникать к земле и прижимать к голове дрожащие уши.
Когда-то Николас Мокану был идеалом, до которого хотел дорасти Самуил.
Потом он стал призраком, кошмаром собственного сына, после которого тот просыпался в холодном поту и еще долго хватал воздух широко открытым ртом, лежа на своей постели и вглядываясь в пустоту, пытаясь скинуть с себя одеяло той ненависти, которая давила тяжелым грузом.
Мать продолжала искать мужа, а Сэм прятался в своей комнате и кусал собственные запястья, чтобы не выпалить ей, чтобы не рассказать, что все знает. Что все прочитал в голове Зорича, пока тот в очередной раз ждал ее в холле. Что едва не упал на колени, ощутив разочарование, мощной волной ударившее в грудь, когда узнал, где спрятался его отец, куда трусливо сбежал, отказавшись от своей семьи. Ищейка тогда слишком поздно понял, что его читают, лишь после того, как Сэм позволил себе отомстить ему за этот подлый сговор с Ником и целую минуту смотрел, как тот схватился за голову и стиснул зубы от боли, взорвавшейся в голове. Потом Зорич вскочил и начал искать взглядом нападавшего, но увидел только каменную спину мальчика, поднимавшегося по лестнице вверх. Помощник отца оказался неглупым малым и не стал лезть с разговорами к сыну своего Господина, предоставив тому самому разбираться со всем тем дерьмом, в которое парень сам же с разбегу и прыгнул.
"Ненавижу… Как ты мог… Как ты мог… "
Она рыдала по ночам, думая, что ее никто не слышит, а Сэм сидел в коридоре на полу, прислонившись спиной к ее двери и чувствовал, как у самого жжет глаза от желания заплакать, от желания вытолкнуть эту боль из себя хотя бы слезами. Смотрел в пустоту, и ему чудился насмешливый взгляд отца, наблюдавший за ними из тьмы.
"Отдал ее ему… Ты отдал ее другому мужчине. А нас? Нас тоже ему отдал, Мокану? Тебе хорошо там? Ты начал новую жизнь. Ты отказался от своей сущности… Папааа… ты отказался от нас. Ненавижу… Ненавижу тебя"
Вгрызался клыками в стиснутые в кулак пальцы, чтобы не закричать, впитывая в себя ту агонию, которая исходила из комнаты. Агонию, которая сплетаясь с его собственной, выворачивала наизнанку.
Однажды он не выдержал, распахнул дверь комнаты и подошел к матери, лежавшей на постели и вскинувшей голову при виде его. Молча лег рядом с ней и, приложив руки к ее голове, начал вбирать в себя эту боль. Капля за каплей, даря ту пустоту, которая начала заполнять его самого. Он знал, что надолго ее не хватит. Что уже через несколько часов эта пустота и безразличие рассеются и уступят место одержимости, которую он сейчас впускал в себя. Но он был готов умереть и убить любого даже за пару часов ее спокойствия.
Они никогда не говорили об этом с Марианной, как и о том, что он узнал, но в самые невыносимые дни Сэм так же заходил к ней в комнату и ложился рядом, забирая себе тот мрак, что поселил в ней Ник.
Сэм открыл глаза и снова затянулся, вспоминая, как начал маниакально искать всю информацию о нейтралах. Будучи наивным ребенком, он решил, что сможет узнать о сильнейших мира сего. Сможет узнать и вернуть отца. Не себе, нет. Все же он был достойным сыном Николаса Мокану. Он не умел прощать до конца.