Возвращаясь к жизни? Том 3
Шрифт:
Я начал было объяснять им смысл города и крупного поселения, но они быстро потеряли к разговору интерес и предложили продолжить застолье.
Мы мило беседовали, вкусно ели и весело шутили. Так прошел вечер.
Но прошло пару дней и, проснувшись однажды, я увидел пустое поле. Они ушли.
Зиму я провел в раздумьях, как их удержать от кочевья. Дом успешно выдержал морозы, непривычно лютые. Слуги были в тепле, сыты, но грустны. Сказывалось одиночество. Я, как хороший хозяин, всячески их подбадривал и пытался занять разнообразными занятиями, дабы их мысли не крутились подобно ослу на водокачке.
Наступила весна. Сошел снег. Мои молодцы обрадовались и вспахали большое поле,
Пришли кочевники. Они дивились, что мы не только выжили, но и бодры и веселы. Видя, как загорелись глаза у слуг при виде кочевья, я понял, что мучило их души всю зиму. Я со своими научными трудами совсем забыл их нужды. Я страшно огорчился этому своему упущению и немедля отправился к вождю кочевников. Придя, я вежливо поговорил с ним о делах кочевья, а потом испросил дозволения для своих молодцев выбрать себе жен из его племени. Он сказал, что ему нет дела, если мои молодцы не силою, а полюбовно, демонстрируя свою удаль и лихость, поладят с выбранными девицами. Там более, что через пару дней будет весенний праздник, молодцы и мужи будут состязаться в своей лихости. Пусть и твои молодцы покажут себя, место есть всем. И такие жеребцы в его табуне не помеха, добавил он весело и рассмеялся.
На радостях я отправился домой и, созвав слуг, поведал им о моем разговоре с вождем. Они как один пали передо мной на колени и возблагодарили богов за мою мудрость и прозорливость.
И был праздник весны. И радовался я, глядя на своих молодцев, видя их счастливые лица и радостью переполненные глаза. И понимал вот оно, мои первые поселенцы. Теперь городу быть.
Но нет, это было очередное поражение.
С наступлением холодов стали мои молодцы нервными и стали прятать глаза. И спросил я их, что с ними. И ответили они мне, что хотят уйти с кочевьем. И горько стало мне, но понял я, что запретив им уйти, я поступлю не честно. И благословил я их в дорогу. И опять упали они на колени и вознесли молитву богам, за мое понимание.
И на следующий вечер пришел вождь племени с сотоварищи. И пили мы прощальную чашу. И поблагодарил он меня за мудрость мою, что я отпустил молодцев своих. И пожурили он меня за глупость мою, ведь оставаясь здесь один, я рискую одичать и сойти с ума в одиночестве. Но когда понял, что и в эту зиму я не пойду никуда, послал за дочерью своей и сказал ей помогать мне во всем и быть мне женою. Я воспротивился, ведь человек она, молвил. И ты человек, а человеку без человека жить нельзя, ибо зверем он становится. И придя весною, не хочу травить тебя как зверя лесного, дабы покойно стойбище стояло.
Наутро кочевье ушло за горизонт, а девица сидела на веранде и смотрела на пыль, что курилась под копытами лошадей.
Делать нечего. Стали мы с ней жить. Я показывал, как жить в доме, как следить за хозяйством, как готовить на плите, учил языку и читал ей стихи. И вылупилась из гусеницы бабочка. И назвал я ее Марьей, стали мы Иван да Марья, полюбила она меня. И было нам хорошо. И радовался ее смеху и сказал ей, что как прейдет кочевье, я для всех объявлю, что жена она мне. И смеялась она, над моей напыщенностью и сказала, что не видит другой жизни, как в доме моем.
Шли годы. И каждый год кочевье приходило и уходило. И помогали они нам возделывать землю и дом чинить, но никто не оставался с нами более.
У нас начали подрастать дети. И с каждым годом все чаще и чаще они спрашивали, когда мы уйдем со всеми. И наконец, наступил день, когда они один за одним улетели из дому, как оперившиеся птенцы ищущие новое гнездовье.
И наступила весна, когда кочевье не пришло. И ждали мы их. И не было их. А на следующий год пришли другие. И сказали они, что был бой и полегли почти все. Лишь немногие выжили и пристали они к ним и привели их в эти земли.
И горько стало мне. И другого дня пошел я рыбачить на реку. И подул сильный ветер. И вынес он меня в озеро-море. И захлестнули волны мой челн. И стал я блуждающим духом берегов этих, ибо некому было совершить обряд захоронения и упокоить мою душу грешную.
И это было мое последнее поражение.
––
– Первую часть своей жизни я шел к цели, а она оказалась пуста. И моя гордыня и знания не оказались нужными. Но я привел своих людей сюда и животных. И они дали потомство. И множились. Вторую часть жизни я просто шел без цели, но она оказалась плодотворнее. Ибо несла в себе жизнь.
Вот с тех давних пор я блуждаю по берегам этого озера-моря, но никто не слышит меня.
И сегодня идя, как обычно, я увидел тебя. Я видел, что душа твоя почти отделилась от тела. И я помолился Ветру и напомнил ему, что должен он мне, и чтобы он «развернул» тебя, дабы увидел ты меня и осознал.
А теперь иди, еще немного и ты замерзнешь. Иди и согрейся там. – Он указал в сторону от озера. – Иди, согрейся, отдохни. А я буду являться тебе, и направлять тебя.
Я стоял и смотрел на него, окаменевши. Мои ноги замерзли и не слушались. Ветер надул вокруг ног сугроб. Иван, вдругорядь благословил меня посохом по голове, от чего мои мысли опять стали более последовательными, а не разбегались как тараканы на свету. И вырвал я ноги из сугроба, и побрел в указанную им сторону.
Через шагов десять я почувствовал запах животных и увидел темное пятно укрытия сквозь пелену снега. Я оглянулся и посмотрел на берег. Иван Чай стоял на берегу и махал мне рукой, прощаясь. И вдруг исчез, будто метель сдула его.
Добредши до палатки, я откинул полог и вошел внутрь.
Торжище Шуляк, управа, судья Кириян
Прибыл, наконец, посланный мной стражник Булат, да не один прибыл с цензором. Первым делом вручил цензор мне сафьяновый красный футляр с письмом от князя нашего. Поклонился я на четыре стороны света и возблагодарил Богов наших за ниспосланную ими благодать на князя нашего. Взял я двумя руками ларец княжий и поставил его на столик красный лишь для княжих бумаг поставленный. Дрожащими руками печати сломавши, достал я оттуда грамоту великую, князем мне убогому писанную. Развернувши с почтением, я встал и громко зачитал ее при всех нашей управы служащих. И писано там было, что любо князю мое радение делам государственным и что хвалит он меня за службу мою честную, и писано там было, что в праве я управлять сим уездом от его имени, стать его наместником в землях здешних. Хочет он, чтоб город строился на месте торжища, что и будет основой моей вотчины. И что в праве я, по своему разумению править землями, перед ним лишь ответ держать, стало быть.
Как прочел я сию грамоту, пали все на колени ниц, даже цензор княжий встал с креслица почетного и колено одно приклонил таки, предо мной, как пред наместником.
Уложил я грамоту княжию в ларец сафьяновый, со всем возможным почтением. После повернулся в сторону столицы нашей и возблагодарил князя нашего мудрого за милость ко мне его огромную.
Как поднялся, поблагодарил цензора за весть славную. Потом вызвал к себе Булата верного и назначил его старшим над стражниками. И сказал я ему: «Быть тебе моим первым воеводою, как дружину мы подберем славную». Стал передо мной Булат на колено и провозгласил я его Булатом Шульским. И сказал я ему: «Встань подле меня и стань рукою моею правою». Встал он с колена и будто стал выше на голову, так он был горд моим благословением.