Возвращение астровитянки
Шрифт:
Беда была в том, что он любил другую. Намертво, неотвратимо, неизлечимо.
Это было горе. Девушка столкнулась с ним в первый раз за свою безмятежную жизнь.
И она не справилась, сломалась. Сорвалась, бросила учебу и скомкала свою судьбу.
Конечно, она так просто не сдалась, она боролась до конца. Сначала за него, стараясь вырвать его из цепких рук той… Здесь девушка обычно не находила нужных слов — они сгорали в прозрачной жаркой ненависти.
Когда же непоправимость судьбы стала очевидной и за него бороться стало невозможно, она стала драться за себя.
Она была
Обеспокоенные родители водили разбитую драгоценную девочку-вазу по психоаналитикам, психиатрам и даже гипнотизерам. Постепенно боль душевного разлома подёрнулась пеплом и жизнь стала как-то возможной, но этого оказалось категорически мало для счастья. Мужчины приглашали девушку в рестораны, на концерты, и она не дичилась, а спокойно соглашалась, равнодушно наблюдая за их попытками ухаживания — часто настойчивыми, иногда забавными, редко — отчаянными, но всегда бесполезными. Никого к себе она не приглашала после ужина и ни к кому в квартиру на чашечку кофе не поднималась.
У вас нет зажигалки? Спасибо за приятный вечер. Нет-нет — у меня много работы. Завтра сдавать журнал.
Вежливое вранье, конечно. Она это знала, и они знали или догадывались — и обижались. Холёные, самоуверенные, неглупые, но всё равно — неинтересные. Холодные. Скучные. Нежеланные.
Она ничего не могла с собой сделать. Не властна она оказалась над своими чувствами и, тем более, — над их отсутствием.
Ей казалось, что у неё украли жизнь. Длинную, счастливую. Отняли любимого человека, украли их семью, их детей. И ничего, ничего нельзя было поправить! У него давно своя семья, свои дети. Он любит, любим и счастлив, как она всё-таки слышала краем уха. Слухи доносились до неё, несмотря на тщательную фильтрацию инфоканалов.
А у неё нет семьи, нет ничего. Он — отвратительное холодное чудовище… бесконечно и безответно любимый человек… нечаянно унёс с собой её счастье и жизнь.
Он не виноват. Но и она не виновата — за что же она так жестоко наказана?
Сегодня в ресторане людей было больше обычного, но её любимый столик у фонтана стоял свободным, как и полагалось при постоянной резервации за хорошую плату. Она села за стол и закурила сигарету — первую и последнюю за день. Единственная не очень здоровая привычка, которую она себе позволяла. Сегодня оркестр развлекался джазовыми композициями. Девушке принесли её обычное белое бургундское, и она заказала ужин. Местный повар хорошо готовит равиоли с грибами. Жареная моцарелла в сухариках и с анчоусным соусом тоже отменна. А по пятницам здесь восхительное эскарго.
Оркестр сделал паузу, которую заполнили негромкие голоса людей, стук серебряных ножей и звон хрусталя.
И вдруг — как свечи от порыва холодного ветра — все ресторанные звуки погасли от ритмичных кастаньет ТОЙ музыки. Опять!
Дыхание девушки прервалось болезненной судорогой. Она сцепила зубы и закрыла глаза. И всё равно перед ней снова возник гулкий зал с арочными потолками, и она снова подбежала к столику, где сидит он, и нескромно потянула его за руку…
— Разрешите пригласить вас на танец? — вдруг раздался негромкий голос.
Когда Майкл планировал свою будущую отчаянную попытку познакомиться и представлял героический поход к столику зеленоглазой девушки, особенно пугала его мысль о последних нескольких метрах, когда она его заметит и начнёт в упор, безжалостно рассматривать. Это почему-то казалось невыносимым.
Оркестр громко заиграл танго, и Майкл заметил, что рыжеволосая замерла и даже закрыла глаза. Его сердце встрепенулось, и он, сам себе не веря, вскочил на ноги.
Майкл шёл к девушке, сидящей за столиком у цветочной стены, и волновался как никогда в жизни. Она сидела, закрыв глаза, и почему-то тяжело, прерывисто дышала. На тарелке дымилась сигарета.
— Разрешите пригласить вас на танец? — Тихий вопрос, заданный сухим непослушным голосом, заглушил громкую музыку и замедлил время. Закрытые веки девушки вздрогнули, и длинные ресницы стали подниматься, остро царапая оцепеневшего Майкла…
— Разрешите пригласить вас на танец? — раздался негромкий голос.
Она с досадой приоткрыла глаза и… стремительно распахнула их настежь.
Её сердце ударило в ребра, как в старинный колокол, и в ушах поплыл тягучий звон.
Перед ней стоял он.
Человек, о котором она столько лет старалась не вспоминать, — и всё равно вспоминала каждый день.
Человек, укравший у неё душу, — ненавидимый за это и всё равно отчаянно любимый.
Прошло двадцать лет, а она всё ещё не могла забыть его, как последняя дура, как безнадёжная психопатка.
Кто поймёт, что это такое — вспоминать каждый день в течение двадцати лет…
И вот перед ней стоял он. Его пронзительное лицо плыло на обжигающем фоне из той самой музыки.
Девушку охватило острое ощущение дежавю. Она сомнамбулически встала.
Музыка раздирала душу. Идти на ослабевших ногах девушка не могла и просто протянула к нему отяжелевшие трясущиеся руки.
Он, помедлив, шагнул к ней, и она обняла его, обвивая руки вокруг его шеи совсем не так, как надо для танца. Даже для южного страстного танго.
В ресторанном пространстве метались звуки барабанов, весело разбивая страдания гитар на отдельные всхлипы.
Юноша растерянно стоял, обнимая дрожащую девушку. Из её зелёных глаз текли слёзы. Она тесно прижималась к нему и что-то невнятно бормотала. Молодой человек совершенно не ожидал, что приглашённая на танец рыжеволосая красавица вдруг страстно обнимет его и начнёт беспорядочно целовать. Вдруг девушка замерла в его руках, просто окаменела. И в следующий момент с силой оттолкнула его: