Возвращение Богов
Шрифт:
— Я никогда не присоединюсь к вам, — ответила Шарина. — Я буду сражаться с вами, пока не одержу победу или не умру. Никогда!
— У тебя не будет выбора, — отозвался волшебник с новым взрывом смеха. — Твой разум и душа принадлежат Лорду Скорпиону, принцесса, а твое тело принадлежит мне! Держа книгу перед собой, Блэк пропел: — Скирто атеа дарбо... Вместо того, чтобы опускаться и подниматься над словами, написанными вокруг символа, атаме в его правой руке нарисовал в воздухе узор. Он не был похож на движения скорпиона на его плече, но каким-то смутным образом Шарина осознала, что фигуры дополняют друг друга.
— Милио милли... — нараспев продолжил волшебник.
— Мама, мамочка? — прощебетал Берн. — Я знаю, что у нас были разногласия, и я готов уступить, но не больше, чем ты. Но если ты все еще признаешь, что у тебя есть сын, сейчас самое подходящее время показать это.
Шарина повернула голову к крысе, открыв рот, чтобы заговорить. Ее руки и ноги покалывало. Берн прыгнул на книгу, которую Блэк держал в левой руке, и с нее, как с платформы, взмыл вверх и изогнулся дугой, схватив скорпиона волшебника передними лапами. Пальцы Шарины сомкнулись на роговой рукояти ножа. Она шагнула вперед, ожидая, когда пройдет оторопь. Ей не нужно было торопиться. У Блэка были длинные ноги, но двигался он неуклюже, и она легко могла его поймать. — Владычица, помоги мне в твоем служении, — прошептала она.
— Что ты делаешь? — воскликнул Блэк. — Что ты делаешь?
Шарина подошла ближе. Панцирь большого скорпиона хрустнул в челюстях крысы, как яичная скорлупа. Блэк швырнул книгу в Шарину, но она отбила ее левым локтем. Это был небольшой томик в кожаном переплете, с железными уголками и застежкой. Было бы больно, если бы у нее было время подумать об этом.
Шарина сделала выпад. Блэк закричал и ударил своим атаме. Длинный хрустальный клинок мог быть опасным оружием, но попытка была неуклюжей, как и все остальные движения волшебника. Она схватила Блэка за правое запястье левой рукой. Он попытался вырваться, но у него не хватило сил. Она рубанула его по левой ноге сбоку, там, где, по ее мнению, под одеждой должно было находиться колено, и промахнулась мимо сустава, но кость все равно треснула под ударом острого тяжелого лезвия.
Щелкающие зубы Берна выплюнули кусочки хитина, которые сверкнули дугой на фоне более тусклого черного покрытия пола.
Облако над головой рассеивалось, разрываемое порывами ветра, которые, казалось, налетали со всех сторон. Блэк покачнулся в сторону и упал. Шарина приземлилась на него сверху, все еще держа его за запястье. При падении острие атаме вонзилось в пол, расколов гранит и выбив нож из руки волшебника. Кристалл ножа не разбился: должно быть, это был черный алмаз, а не кварц или какой-то иной материал. Свет разливался по площади, освещая храм и портики, но, не ослепляя Шарину. Блэк мяукал и извивался, как соленый слизняк. Она нанесла удар снизу вверх, как ей показалось, под грудную клетку волшебника, но тяжелая сталь и на этот раз прошла сквозь кость. Выхватив нож, она вонзила его высоко в грудь. Вонь была хуже, чем от распухшего, давно издохшего мула.
Шарина откатилась от тела, подобрала под себя ноги, и, задержав дыхание, вытерла лезвие своего ножа о мантию волшебника. Капюшон Блэка соскользнул, и с его плоти потекла отвратительная жидкость. Обнаженный череп не принадлежал ни человеку, ни какому-либо животному, с которым Шарина была знакома. Выпуклый череп резко сужался к узким челюстям, которые поворачивались вбок, а не вертикально.
Берн оторвал взгляд от останков скорпиона и усмехнулся. — Держу пари, что у меня вкуснее, — сказал он, поднял свою заостренную мордочку и добавил: — Спасибо, мама! — Все… меняется.
Шарина стояла в лучах света, который не ослеплял ее. Она больше не была во сне, или не только там. Она слышала голоса, молитвы; их было больше, чем она могла сосчитать, но каждая была отчетливой и значимой. — Божья Матерь, сохрани нас от зла! Владычица, спаси меня/нас/человечество! Владычица, даруй нам свое милосердие в этот час испытаний! Множество голосов, отчаянных, но полных надежды. Люди преклоняли колени перед храмами, останавливались в полях, скашивая зерно, и стояли перед окнами хижин, чтобы посмотреть в ту сторону, куда ушли их мужчины. Владычица, сохрани нас!
Мир перевернулся у Шарины под ногами. Армии готовились к битве. Она вложила свой нож в ножны; его время истекло. Гроза, собиравшаяся на юге, теперь неслась на нее, принимая человеческий облик. Он был окутан облаками, и из его рук вырывались молнии. Божья Матерь, сохрани нас!
***
— Это не наша вина, — взмолилась Принцесса Перрина. Илна почувствовала насмешку, но не позволила ей сорваться с ее губ. По ее опыту, никто не говорил так, если не был уверен, что это его вина. — Мы тоже были пленниками, — добавил Перрин. — Даже когда мы выходили в реальный мир, наши родители оставались здесь, в руках Короля. У нас не было выбора!
Из толпы вышли пожилые женщины в шелках и золотых кружевах, чтобы обнять Короля Перуса. Они плакали безнадежно, беспомощно. Это была слабость, а Илна презирала слабость. Тем не менее, пожилая пара не хныкала и не лгала, как их отпрыски. Она начала распутывать узлы узора, который уничтожил Короля Человечества. Она не плакала, когда были убиты Чалкус и Мерота. Было бы лучше, если бы она могла это сделать?
Хервир опустился перед ней на колени, коснувшись лбом пола, прежде чем подняться. — Ваша светлость, — сказал он, его язык заплетался от переполнявших его эмоций.
— Я не леди! — ответила Илна в полной уверенности. Она снова осмотрела зал, отчасти для того, чтобы не видеть преданности в глазах Хервира. — Почему эта обезьяна заточила так много людей под землей? — спросила она. — Просто из жестокости? Потому что с помощью наркотика, который он вам давал, он мог бы отправить вас всех работать в поле, и вы бы все равно не сбежали.
— Это, между прочим, тюрьма, ваша светлость, — отозвался Хервир. Илна не стала поправлять его снова, потому что, очевидно, это было бы пустой тратой времени, но ее пальцы начали выводить новый узор. — Это тронный зал бога. Полируя стены, мы, рабы короля-обезьяны, вкладывали в камень всю свою душу.
На лице Илны отразилась кислая мысль. — Должно быть, это из-за наркотика, — сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к подобострастному торговцу. — Поклоняться такому чудовищу, уродливому зверю!
Усун неторопливо подошел к ней, поигрывая посохом. Он усмехнулся и сказал: — Ты наверняка видела людей и похлеще, Илна? Они будут поклоняться любому сильному человеку, который будет ими командовать. Если он скажет им, что они никчемные отбросы, годные только на то, чтобы приносить себя в жертву и работать на него, тем лучше! Уперев руки в бока, маленький человечек оглядел огромную, освещенную изнутри пещеру. — И они правы, не так ли? — добавил он. — Люди — никчемные рабы.