Возвращение Богов
Шрифт:
Группы людей-крыс таскали бревна — часто целые деревья — на крыши зданий с трех других сторон, а затем сбрасывали их в огромный костер на площади. Хотя дерево было зеленым, огромный жар огня мгновенно поджигал его. Трупы жертв, сброшенные с четвертой стороны, лопались, а затем превращались в черный маслянистый дым. Сгорали даже кости. Люди-крысы поднимали очередную жертву по ступеням на обратной стороне пирамиды. Пламя распространяло свой красный свет сквозь хрусталь всех окружающих сооружений.
Когда Ниверс посмотрел вниз, ему показалось, что он стоит над огненным озером, а не на самой верхней террасе Храма Франки. Для Ниверса не имело значения, куда он смотрит и что видит; реальный мир существовал для него только как проблема, требующая решения. Пепел и зловоние геноцида кружились в воздухе, а жар костра обжигал его, несмотря на то, что он был скрыт от прямого излучения. Это был кризис, угрожавший возвращению Богов. Ничто, кроме этого, не имело значения.
Четверка людей-крыс несла следующую жертву, по одной на каждой конечности; они отказались от попыток заставить жертвы самим подниматься по ступеням. Запах горящей плоти сделал очевидной их дальнейшую участь; действительно, многие из них потеряли сознание еще до того, как добрались до вершины.
— Ваше святейшество, это же я, Мариска! — закричала одна из них. На ней все еще были короткая куртка и прозрачные панталоны, которые ей подарили, когда она стала членом гарема верховного жреца. — Вы помните меня! Вы не можете этого сделать!
Ниверс вспомнил ее, когда мысленно вернулся в прошлое, хотя и не смог вспомнить ее имени. Имена не имели значения, и она не имела значения. — Я люблю вас! — крикнула девушка. Ее глаза были открыты, но пусты, в них застыли холодные голубые искорки ужаса. Люди-крысы бросили ее на алтарь, огонь на которым сверкал гранатами и топазами.
— Эребани акуйя псеус! — нараспев произнес Ниверс. Он ударил, затем рванул нож на себя, и хлынувшая кровь ослепила его. Он оторвал штанину от панталон Мариски, чтобы вытереть лицо, затем заморгал, пока слезы не промыли его глаза так, чтобы он снова мог видеть. Остальные члены его гарема прошли здесь раньше.
В Паломире почти не было людей, кроме самого Ниверса. От этих нескольких потенциальных жертвоприношений зависело возвращение Богов. Еще одну жертву несли на вершину храма. Ступени были крутыми, но люди-крысы казались неутомимыми. Однако, сейчас, когда Врата Слоновой Кости были закрыты, их личной силы было бы недостаточно. Только сами Боги могли склонить чашу весов на свою сторону.
Люди-крысы добрались до террасы; Ниверс выпрямился и крепко сжал стеклянный нож. Его хватит для еще одной жертвы, маленькой девушки.
— Ты, старый маразматик-извращенец! — крикнула жертва. Он моргнул. Девушка была Аноной; он помнил ее с тех дней, когда был всего лишь верховным жрецом, а не воплощением Франки. Анона была его любимицей, самой юной и свежей в его гареме. Но теперь…
Люди-крысы распластали ее на алтаре. Он был хрустальным, как и весь остальной храм, но за несколько дней запекшаяся на солнце и огне кровь покрыла большую его часть черной коркой. Обнаженное тело девушки контрастно сияло белизной.
— Я скорее умру, чем позволю тебе снова прикоснуться ко мне! — закричала девушка. — Я лучше умру! Я лучше...
Ниверс нанес удар ножом. Анона изрыгнула кровь, снова ослепив его. Горячий черный дым погребального костра окутал Ниверса, наполняя его божественностью. Дым и грозовые тучи, сгущавшиеся над Паломиром, слились в могучую фигуру на небе. По ее бороде струились грозовые тучи, на пальцах сверкали молнии. Она повернулась и целеустремленно зашагала на запад. Никто, кроме людей-крыс, не смотрел Ей вслед.
Глава 16
Кэшел отошел на два шага от двери, достаточно далеко, чтобы женщины могли последовать за ним, а затем остановился, чтобы оценить ситуацию. В трех или, может быть, четырех шагах от них на крыльце бревенчатой хижины сидел мужчина; одна его нога была на перилах. Ни в хижине, ни в нем самом не было ничего необычного, за исключением того, что они были немного великоваты: мужчина был на две ладони выше Кэшела, а хижина была построена для своего владельца. В середине передней стены была дверь, а по обе стороны от нее — окна. Каркас крыши был из досок, выступающих за свес, и был покрыт дерном; теперь в траве росли лютики. Сосны с каштанами и небольшим количеством других лиственных пород простирались к далеким горам за хижиной, а обычные маленькие деревца — камедь, кизил и тому подобное — заполняли пространство.
Позади Кэшела и женщин было озеро; он мог видеть его противоположную сторону, но справа и слева оно простиралось за пределы видимости. На илистый берег было вытащено выдолбленное каноэ; пара дойных коров, стоявших по колено на мелководье, смотрели на него. Замка и двери, из которой вышел Кэшел, теперь нигде не было видно. Откуда-то издалека донесся крик гагары. Человек, который никогда не слышал ее, мог бы подумать, что это крик пропащей души.
Кэшел положил посох на сгиб левой руки, вместо того чтобы держать его наготове, улыбнулся и крикнул: — Привет вашему дому!
— И вам привет, — отозвался здоровяк, поднимаясь со скамейки, на которой сидел. Он был скорее высок, чем широкоплеч, но плечи у него были довольно внушительные. — У меня здесь бывает не так много посетителей. Он помолчал, явно обдумывая свои следующие слова. — Подходите и садитесь, — сказал он, наконец. — Ты и твои друзья.
Кэшел подошел медленно и непринужденно, продолжая улыбаться.
На мужчине была кожаная туника, но оружия видно не было. При всех его габаритах скамейка могла бы сойти за дубину, если бы он решил, что ему она понадобится.
Кэшел вовсе не хотел, чтобы человек так подумал. — Меня зовут Кэшел ор-Кенсет, — сказал он, останавливаясь у крыльца, и кивнул на женщин. — Это Леди Лайана, а это Расиль. Она Корл.
Коровы шли к водопою. Они были c молоком, так что где-то поблизости должен был быть бык; возможно, его загнали в загон на поляне в глубине леса.
— Расиль, — произнес здоровяк, растягивая слоги. Он не был великаном, но даже Гаррику пришлось бы поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я никогда раньше не встречал Корлов. Повернувшись к Кэшелу — мужчина, разговаривающий с мужчиной, не решаясь напрямую обратиться к женщинам другого мужчины, — спросил: — Могу я вам что-нибудь предложить? У меня в домике охлаждается молоко и, конечно, есть вода.