Возвращение Будды

Газданов Гайто

– Хорошо, буду тебя ждать.

От всего этого у меня был чрезвычайно неприятный осадок, точно я был в чем-то виноват или не поступил так, как должен был поступить, хотя я прекрасно отдавал себе отчет в том, что мои возможности в этом смысле были очень ограничены. Кроме того, я не питал к мадам Сильвестр никакого доверия. Вся эта история – ее исчезновение после встречи в поезде, ее появление на открытии кабаре Эвелины, ее отказ сопровождать Мервиля в Нью-Йорк, – для всего этого должны были быть причины, о которых ни Мервилю, ни мне ничего не было известно. Я был к тому же

убежден, что ее биография, которую она в нескольких словах рассказала Мервилю – то, что она родилась в Ницце и окончила там лицей, что ее отец был французским морским офицером, – в действительности была совершенно другой. Я был уверен, что она американка или что она выросла в Нью-Йорке и что все, что она о себе рассказывала, было вымыслом или фальсификацией.

Я был погружен в эти размышления утром, когда мне снизу позвонили и сказали, что меня хочет видеть полицейский инспектор. Это меня очень удивило, и я ответил, что я его жду. Через несколько минут раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказал я.

Вошел человек в синем костюме с галстуком, несмотря на жару. У него было замкнутое выражение лица и серые глаза. Он был высокого роста и широк в плечах. Он явно не был местным жителем, так как говорил без южного акцента.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал я. – В чем дело?

– Ваша профессия? – спросил он.

– Литератор и журналист, – сказал я.

– Литератор? – переспросил он. – Вы можете это доказать?

Я снял с полки одну из моих последних книг, вышедшую несколько месяцев тому назад, и дал ему ее. Он ее перелистал и вернул мне. Мне показалось, что мой ответ на его вопрос о профессии был для него неожиданным.

– Вы живете в Париже?

– Большую часть времени.

– Вы снимаете комнату или живете в гостинице?

– Ни то ни другое, – сказал я. – У меня собственная квартира.

– И ваше постоянное занятие – это литература?

– Да.

– Где вы получили образование?

– В Парижском университете.

– Хорошо, – сказал он. Потом без перехода, прямо глядя мне в глаза, он спросил: – Когда вы были в последний раз в Соединенных Штатах?

– Восемь лет тому назад.

– Сколько раз вы там были?

– Один раз, – сказал я, – я провел там три месяца.

– У вас там обширные знакомства?

– Нет, не очень, – сказал я. – Знакомства, ограниченные главным образом литературными и издательскими кругами.

– В каком городе вы жили?

– В Нью-Йорке.

– Вы не были в Калифорнии?

– Нет, не успел и очень жалею. А теперь можно вас спросить в свою очередь: чем вызван ваш интерес к моей биографии?

– Вопросы задаю я, – сказал он с совершенно безличной интонацией.

– В таком случае разрешите вам напомнить, что вы мне не можете предъявить никакого обвинения в чем бы то ни было, что я не нахожусь под следствием и тот факт, что я с вами веду разговор, есть только доказательство моей доброй воли. Я бы не хотел, чтобы у вас по этому поводу были какие-либо заблуждения.

– Вы меня не так поняли, – сказал он. – Это не имеет ничего общего ни с допросом, ни со следствием. Я просто рассчитываю на вашу помощь.

– Если

это так, то вы неправильно подошли к делу, чисто диалектически, если хотите, – сказал я. – Надо было действовать иначе. Я вам ответил на ваши вопросы, потому что я так же ответил бы кому угодно и потому что мне нечего скрывать. Но я не вижу смысла в дальнейшем разговоре, если не буду знать, с какой целью вы меня спрашиваете о разных вещах. Вряд ли это может объясняться с вашей стороны совершенно бескорыстной любознательностью.

В это время раздался телефонный звонок, и через секунду я услышал голос Мервиля, который говорил из Нью-Йорка:

– Что происходит? Есть что-нибудь новое?

Я ответил ему по-английски:

– К сожалению, я тебе ничего сообщить не могу. Я повторяю только, что я был на твоей вилле, она пуста и там никого нет. Что произошло, я не знаю, боюсь, что это похоже на ниццкую историю. Когда ты вылетаешь?

– Почему ты вдруг заговорил по-английски?

– У меня есть для этого некоторые основания, – сказал я. – Я тебе это потом объясню.

– Я рассчитываю сегодня вечером тебя увидеть.

– Очень хорошо. Простите, – сказал я, обращаясь к моему посетителю, – это был звонок из Нью-Йорка, и я не мог сказать, чтобы меня вызвали позже.

– Ваш собеседник был американец?

– Ваша профессия приучила вас думать вопросами, по-видимому? – сказал я. – Нет, это мой товарищ по университету, ваш соотечественник. Но я жду ваших объяснений.

Он вынул из своего портфеля большую фотографию, протянул ее мне, и тогда я убедился, что мои подозрения не были напрасны. На фотографии, снятой при ярком солнечном свете, была мадам Сильвестр в купальном костюме, стоявшая рядом с широкоплечим, смеющимся человеком. Внизу была указана дата, лето позапрошлого года, и место – Лонг-Айленд.

– Вы знаете эту женщину?

– Знаю, – сказал я. – Ее зовут мадам Сильвестр, она француженка, родилась и выросла в Ницце, была замужем и недавно овдовела.

– Это то, что вы о ней знаете?

– Я с ней едва знаком, – сказал я, – более подробных сведений о ней у меня нет, и должен вам сказать, что они меня не очень интересуют.

– Если бы вы располагали этими сведениями, то вы бы убедились, что они заслуживают интереса.

– Почему?

– Потому что она не мадам Сильвестр и не француженка. Она американка, родившаяся на сто двадцать третьей улице в Нью-Йорке, и ее разыскивает американская полиция.

– По какому поводу?

– Человек, который снят рядом с ней и с которым она жила, был убит несколькими револьверными выстрелами. По подозрению в убийстве был арестован один из его товарищей, субъект с уголовным прошлым, так же, впрочем, как убитый. На следствии он заявил, что его друга застрелила именно эта женщина, которая бесследно исчезла. Все это произошло два года тому назад. Ее зовут Луиза Дэвидсон и называют Лу.

– Маргарита Сильвестр, – сказал я.

– Луиза Дэвидсон, которая подозревается в убийстве Боба Миллера – это фамилия человека, который снят рядом с ней. Как видите, моя любознательность объясняется вполне конкретными причинами.