Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)
Шрифт:
Сопела носом простуженная кошка, били звонко и певуче дорогие часы. Ей смутно думалось: вот, отложены немалые деньги, а не купишь на них ни душевного спокоя, ни молодости, ни даже прежнего вкуса ко сну… Вещи, одни вещи… А на что вещи — нынче? Нет в них прежней твердой надежности. Купишь добрую вещь, а через полгода и не продашь.
Сейчас и вещи мертвые, им все равно.
Нет, нет, вещи живут. Живут. Они радуют душу.
— Что бы такое еще купить? — бормочет Наталья. — Куда поставить? Чего еще у нас нет? Этот, как его?… Транзистор куплю, пусть Мишка на брюхо
Она неслышно ходит по комнате узкими проходами. Ногам приятно — ковры на полу. Телу приятно — кресла мягкие, нежные, садись и дремли.
Наталья вспоминает деревню, отцовскую низкую развалюху, скамьи, печь на половину избы. И усмехается. Сейчас она довольна, почти счастлива.
Наконец она ложится и засыпает.
Во сне она стонет, дышит тяжело, полный желудок давит сердце, и снятся ей кошмары.
Когда поднимается солнце, свет тонкими спицами пробивается в щели ставень. И в этом свете Наталья лежит желтая, с синими тонкими губами — покойница, да и все!
Рассказы
Чудаки
Начиная охотиться, каждый, даже пожилой, охотник проходит стадию, которую можно назвать порой чудачества. Правда, людей расчетливых и жадных она минует, но много ли их…
У других людей, хороших и бескорыстных, пора чудачества затягивается, а иные так и умирают охотниками-чудаками.
Это счастливый, интересный народ…
Два друга, художник Лунев и бухгалтер Пушкевич, начали охотиться, когда им стукнуло по пятьдесят.
Они стали охотниками по веским причинам. Лунев — большой домосед. Он решил, что уж на охоте-то он будет писать этюды с натуры. У Пушкевича причина чисто медицинского свойства — решил сбросить лишний жирок. Приятели обзавелись ружьями и собаками.
Лунев, человек практичный, недорого купил бескурковое ружье и старого, но еще хорошего пойнтера. Романтичный Пушкевич за большие деньги приобрел старинное ружье, в котором стволы были английского мастера Гринера, а все остальное — работы тульского кустаря. И получилось смешное — «Гринер Тульский». Он раздобыл где-то и старинную охотничью трубу. Злые языки уверяют, что именно к этой роскошной трубе Пушкевич купил молодого выборзка Тома. Но чего не говорят люди…
Друзья всегда охотятся вместе. В тот на редкость теплый день в конце октября они тоже были вместе.
Охота проходила так: Лунев, одетый во все серое, идет порыжевшим, широко выложенным склоном оврага. Бой, зажиревший кофейно-пегий пойнтер, ищет, то и дело присаживаясь перевести дух. Том, черный выборзок величиной с теленка, носится огромными кругами, временами надолго исчезает в кустах по каким-то своим делам. И появляется запыхавшимся, вывесив длинный розовый язык…
Пушкевич идет где-то справа, за зеленой щеткой мелкого осинника. Его не видно, но слышно — он зовет Тома трубой и голосом. Временами он ругается, и проклятия далеко разносятся в звонком воздухе: Пушкевич
— Иди к хозяину! — говорит Лунев, втайне польщенный выбором Тома, но тот и ухом не ведет. Лунев знает почему. Том презирает Пушкевича как охотника — известный мазила! Поэтому он идет с Боем и Луневым — здесь веселее.
Впрочем, Лунев подозревает, что и его Бой самого скверного мнения о своем хозяине Конечно, Бой рассудительный и вежливый пес и не дает понять этого. Свое мнение он держит при себе.
«Охотник, — наверное, презрительно думает Бой, глядя, как Лунев любуется цепью стогов. — Чего смотрит! Дичи нет, одно сено. Спать на нем хорошо, но едят его лишь коровы и лошади».
А может быть, Бой ничего такого и не думает, а просто глядит на него.
Теперь они идут краем бесконечной полосы нескошенного овса, низкого и сорного, посеянного, должно быть, не любящими свое дело людьми.
Скверный овес портит осенний пейзаж: багрянец перелесков, серую желтизну скошенных полей, полосу только что вспаханной земли, издали кажущейся чуть фиолетовой, изумрудно-зеленые озими.
Слышен слабый и непрерывный шум машин. Где-то далеко стучит трактор. На большаке гудят грузовики. И вместе с уходящим, осенним все сливается в новое, особенное, современное.
«Через один лист можно показать все растение, — размышляет Лунев. — Вот и здесь нужно найти что-то совсем простое и через него показать современный пейзаж. Но что? Что?»
— Том!.. Черт долговязый!.. Сюда!.. — несутся вопли Пушкевича.
Размышляя и прислушиваясь к крикам, Лунев не заметил многозначительного взгляда Боя. Не заметил и его стойки.
— Трах-та-та-та… — забарабанил крыльями табунок куропаток, вспугнутых Луневым. Тот вздрагивает и вскидывает ружье. На расплывающейся прицельной планке мотаются кургузые птицы.
Бах!
Летят.
Бах!
Летят.
Лунев перезаряжает ружье. Он весь дрожит. Бой, склонив голову, смотрит на него с добродушной усмешкой. Она в дряблых отвисших брылях, в умных глазах, в небрежной позе. Лунев извинительно поправляет завернувшееся ухо Боя. Ему стыдно.
Они идут дальше. Бой неторопливо ищет, и теперь Лунев неотрывно смотрит на него. Том бегает огромными кругами. Том — помесь борзой с овчаркой. Вместо изящно-бездумной головы борзой у него тяжелый объемистый череп, выдающий ум и крутой, тяжелый нрав. Том охотится только для себя и все пойманное — зайцев, тетеревов (он их частенько хватает при взлете) — съедает тотчас же, не откладывая.
Этот эгоист смотрит на мир спокойно и уверенно прекрасными янтарными глазами.
Вот Том кидается в кусты. Из кустов выскочил неперелинявший заяц-белячок и, выбрасывая далеко вперед задние лапы, покатил овсом. Уши он прижал и странным своим взглядом вбок с ужасом смотрит на Лунева.
Лунев вскинул ружье и выстрелил. Заяц перевернулся через голову. На него черной бурей налетел Том. Бой тоже бросился к зайцу. Лунев, зная привычку Тома съедать все, бежит на помощь к Бою, но, поскользнувшись на сухой траве, падает.