Возвращение домой

Грэй Джина

Внезапно желание смеяться пропало. Сара уставилась на Эвелин Кэтчем. Ее грудь сдавило.

— Но… это значит… нет. Нет. Этого просто не может быть! Это ошибка, перед вами не та Сара Андерсон.

Эвелин и Рурк переглянулись.

— Неужели Андерсоны никогда не говорили тебе, что ты их приемная дочь?

— Конечно, нет. — Из-за паники, поднявшейся в душе Сары, ответы вылетали скорее, чем ей хотелось. — Да и с какой стати? Я не была удочерена. Родители сказали бы мне, если бы на самом деле…

«Но

собственно, почему «сказали бы»? Особенно отец?» Вопросы распирали ее, роились, как злые осы, Сара хотела знать ответы.

Как глупо! Конечно, они должны были ей сказать. Сара потрясла головой, с трудом выровняла дыхание и успокоила разбушевавшееся сердце. Нет, этого она не может принять. Не может! Эвелин Кэтчем ошибается. Конечно, ошибается. Точно. Какое-то страшное недоразумение.

— Да, похоже, они ничего не объяснили. Сара, Андерсоны тебя удочерили. Ты мой ребенок.

— Нет…

— Если хочешь доказательств, изволь. — Эвелин взялась за лежавшую на краю стола папку, открыла и достала несколько листков. — Здесь копия твоего свидетельства о рождении. Это отпечаток моего пальца и твоей ножки. Вот договор между Эдгаром и Джулией Андерсон и мною, мы все подписали его через три месяца после твоего появления на свет. Остальные бумаги об удочерении.

Эвелин раскладывала листки на кофейном столике, давая возможность Саре изучить их.

Сара смотрела на документы, как на клубок шипящих змей, и даже не попыталась прикоснуться к ним.

— Документы могут быть поддельными.

— Да. Могут. Но они настоящие. Уверяю тебя. Конечно, здесь копии, но оригиналы лежат в моем сейфе. Однако если ты захочешь проверки и экспертизы, можно сделать.

Грудь Сары сдавило так сильно, что она не могла дышать. Ледяной комок образовался в животе, ее трясло. Она была на грани истерики. Ее хваленое самообладание, казалось, дало сбой.

И это испугало ее почти так же сильно, как оскорбительное спокойствие Эвелин Кэтчем. Сара решила ухватиться за выработанную годами манеру держаться, надеть на лицо защитную маску привычного имиджа — спокойствие, элегантность, сдержанность.

Пальцы, вцепившиеся в обитый шелком диван, побелели, и она заставила себя расслабиться. Пальцы выполнили ее команду — один за другим они расстались со спасительным шелком. Девушка с упреком посмотрела на Эвелин.

— Зачем вам это? Даже если я… — она мельком взглянула на бумаги, разложенные на кофейном столике, — даже если я та, за кого вы меня принимаете, правда, я ни на секунду в это не поверила, зачем понадобилось тащить меня сюда и все рассказывать? Какой смысл?

— Во всяком случае, не из желания острых ощущений, уверяю тебя. Я понимаю, ты взволнованна, Сара, мне очень жаль, но у меня нет другого выхода.

Эвелин говорила спокойно, не отрывая зеленых глаз от Сары. Саре хотелось и смеяться, и плакать,

она была близка к истерике. Да нет, разве можно в это поверить!

Чувства Эвелин к женщине, сидевшей перед ней, к дочери, которую она видела впервые, были надежно скрыты под маской спокойствия. Их не выдавали ни лицо, ни голос. Она откинулась на спинку элегантного кресла времен королевы Анны, положив руки на колени, красиво закинув ногу на ногу и слегка покачивая ею.

— В общем-то я вызвала тебя, чтобы поговорить о подарке, который хочу преподнести.

Сара понимала толк в моде и стиле, ее бизнес предполагал умение распознавать мастерство и способность оценить его. В Эвелин Кэтчем абсолютно все: идеально уложенные волосы, безупречная, но сдержанная косметика, бриллиантовые кольца на изящных пальцах, ухоженная кожа и покрытые лаком ногти, скромное, но элегантное платье, итальянские туфли-лодочки, простая, но изящная нитка жемчуга на шее и соответствующие серьги — буквально все кричало о больших деньгах и прекрасном вкусе. Но главное… о власти.

— Подарок? Какой подарок? — Сара подозрительно смотрела на эту странную женщину.

— Ты мой единственный ребенок, Сара. А поэтому — наследница по крайней мере части «Эв косметикс».

— Наследница! Внезапное чувство вины после стольких лет?

Сарказм и грубость не были в характере Сары, но натянутые нервы требовали отреагировать на происходящее.

Эвелин Кэтчем даже не моргнула.

— Нет.

Отрицательный ответ прозвучал без колебаний, в тоне не угадывалось и капли бравады. Она смотрела на дочь без тени раскаяния или гнева. Напряженность Сары, ее разочарование достигли наивысшего предела.

— Тогда зачем вам делать меня своей наследницей?

— У меня на то свои причины. Впрочем, не важно, достаточно того, что я готова подарить тебе часть акций.

— Но если это так, вы могли бы просто включить меня в завещание. Зачем понадобилась встреча?

— Я не могу ждать дня своей смерти, чтобы передать тебе… Владеть акциями — твое право по рождению. А поскольку ты получишь часть «Эв косметикс», то было бы разумно узнать, что ты наследуешь, и умно распорядиться этим. — Она изящно подняла одну бровь. — Как деловая женщина, я уверена, ты понимаешь, наследство — не только подарок, но и ответственность.

— Да, конечно, — пробормотала Сара, и холодок недоверия пробежал по ее телу. Неужели эта женщина ничего не чувствует? Если она говорит правду, то где ее эмоции? Как она может беспокоиться лишь о деле, акциях, ответственности? Боже мой, неужели она сделана изо льда?

— Хорошо. Я рада, что ты согласна. А теперь я хочу, чтобы ты поехала в Хьюстон и начала знакомиться с компанией. Я могу немедленно подарить тебе четыре процента акций. Остальное отойдет тебе после моей смерти.