Возвращение домой
Шрифт:
— Мне очень жаль, мистер Фэллон. Это очень великодушное предложение, но…
— А как насчет десяти тысяч?
— Десять!
Потрясенная, Сара опустилась на стул напротив него.
Десять тысяч долларов? Боже мой, да что это за дело, если Эвелин Кэтчем готова заплатить такие деньги лишь за разговор с ней?
Сара ничего не могла придумать. Она внимательно посмотрела на Рурка, но на его лице ответа не было.
Надо выяснить, иначе любопытство сожрет ее. Откровенно говоря, такие деньги были бы ей сейчас ох как кстати.
Быстро подсчитав в уме, за сколько месяцев она заплатила бы за лечебницу, будь у нее десять тысяч долларов, Сара округлила глаза. Что ж, ворчание нескольких клиентов и гнев секретарши — довольно низкая цена.
Сара быстро поняла, как хорошо Рурк Фэллон умеет все устраивать. Если бы она не воспротивилась, он увез бы ее в Хьюстон в тот же вечер.
— Я не могу просто взять и улететь. Мне надо сообщить сотрудникам. Секретарю предстоит переделать расписание. Я должна дать указания помощнику, чем заняться, пока меня не будет. Связаться с врачом матери, которая очень больна, я всегда сообщаю ему, где меня можно найти в любое время. Да, кстати, скажите мне ваш телефон и номер факса, на случай, если я понадоблюсь доктору.
Рурк великодушно согласился отложить вылет в Хьюстон до утра, взяв дело в свои руки.
И все завертелось. Рано утром он подъехал к дому Сары в арендованном «кадиллаке» и отвез ее прямо в банк. Хватку Рурка ощущали все, властность чувствовалась даже под маской чрезвычайной вежливости. Он сумел добиться немедленной встречи с президентом банка, на что у Сары, она нисколько не сомневалась, ушла бы неделя. Несколько минут — десять тысяч долларов оказались на счете Сары. Услужливый менеджер и его помощник лезли из кожи, желая угодить клиенту, Рурку Фэллону. У Сары прямо голова шла кругом.
Роскошный самолет корпорации с символом компании «Эв косметикс» на боку — надкушенное яблоко — уже ждал их.
Внутренняя обшивка самолета в розовато-лиловых и серебристо-голубых тонах прекрасно подошла бы и для гостиной в богатом доме. Привычных самолетных кресел не было, вместо них пассажиров ожидали диваны. Стойка бара и столик отделяли салон от небольшой кухни. Через открытую дверь в хвостовой части Сара увидела элегантную спальню и маленькую, но роскошную ванну.
Рурк заботливо усадил Сару в мягкое кресло, она облегченно вздохнула, когда он устроился на противоположной стороне салона. Лучше уж быть подальше от него.
Утром, едва открыв Рурку дверь, Сара почувствовала такую мощь мужской силы, исходившей от него, что у нее перехватило дыхание.
Он стоял на пороге — большой, высокий, неотразимый. И так близко. Сара глубоко вздохнула и почувствовала аромат, от которого закружилась голова. Опасно-соблазнительный запах лосьона после бритья, мыла, крахмальной рубашки и… мужчины.
Улыбнувшись, Рурк произнес:
— Доброе утро, мисс Андерсон.
Обычные вежливые слова, но когда Сара заглянула в живые голубые глаза, посмотрела на точеное лицо, ее сердце помимо воли подскочило и тут же ухнуло вниз.
Присутствие Рурка выбивало ее из колеи и приводило в замешательство. Причина не только в его внешности — по работе Саре Андерсон приходилось иметь дело со многими красавцами, в Голливуде, например, полно шикарных мужчин. Сара ценила мужскую красоту (как и женскую), случалось, красивые мужчины вызывали у нее трепет, но никто не производил такого впечатления, как Рурк Фэллон.
Сара наклонилась, волна шелковых волос упала на лицо, и, скрываясь за этим естественным занавесом, она украдкой посмотрела на Рурка. Даже сейчас, глядя на четкий мужской профиль, она ощутила, как волны чувственного возбуждения прокатились по телу, а соски поднялись и затвердели.
Он пристегивал ремень к креслу, а ее взгляд скользил по прекрасно сидящему на нем серому костюму, сшитому на заказ. Ее сердце забилось. Боже мой. У него даже руки чувственные — красивой формы широкие ладони, длинные пальцы с ухоженными ногтями, они двигались с мужской грацией, а она не отрывала взгляда, будто загипнотизированная. Руки Рурка покрывал легкий черный пушок, смуглость кожи на запястьях подчеркивала белизна белых накрахмаленных манжет рубашки.
Интересно, он женат? Сара присмотрелась — обручального кольца нет, единственное украшение — золотые часы, тонкие, как вафля, они то и дело посверкивали из-под левого рукава. Правда, отсутствие обручального кольца ни о чем не говорит. Многие мужчины его не носят.
Но что-то в облике Рурка убеждало ее — он свободен. Под внешним профессиональным лоском, за безупречными манерами скрывается не домашний мужчина. Она побилась бы об заклад, что это так.
Конечно, это совершенно не важно. Пройдет день, и она никогда больше его не увидит. Что ж, все к лучшему, ведь она-то не произвела на него никакого впечатления. Случайные взгляды, брошенные в ее сторону, абсолютно бесстрастны, как у судьи.
— Вам лучше пристегнуться, мисс Андерсон.
Сара вздрогнула и посмотрела на Рурка. Ее щеки порозовели, она казалась испуганной и взволнованной. Он подумал: интересно, о чем она размышляет. Может, догадывается, почему Эвелин захотела ее увидеть? Подсчитывает, сколько можно выжать из родной матери?
Но Рурк и моргнуть не успел, как Сара переменилась, он видел перед собой не застигнутую врасплох девушку, а элегантную спокойную женщину, консультанта по имиджу Сару Андерсон.
«О да, она истинная дочь своей матери, — подумал Рурк, — до кончиков ногтей — класс, несмотря на бедное детство».
И красивая.
Пожалуй, даже красивее Эвелин. Это открытие его немного шокировало, поскольку до сих пор он не предполагал, что такое возможно.
Рурк не сомневался: Сара унаследовала не только красоту, но и острый ум матери. А передался ли ее характер — предстоит выяснить.
— Извините, я задумалась. — Сара улыбнулась. — Я не поняла, что мы уже взлетаем.
Рурк наблюдал за ее суетой в поисках ремней по бокам кресла — один она нашла, а другой нет. Тогда он отстегнулся и пошел к ней на выручку.
— Разрешите, я помогу?
— О нет. Все в порядке… — Сара торопливо выпрямилась, когда он коснулся ее плеча, волосы взмыли, и одна прядка зацепилась за пуговицу пиджака Рурка. — О Боже!
Инстинктивно ее руки взметнулись к голове, она почувствовала острую боль.