Возвращение домой
Шрифт:
— А это очень больно?
— Больно?
— Ну когда ты меня рожала. И где ты была, когда начались схватки? Сколько все длилось? Ты никогда не рассказывала.
Джулия отвернулась и посмотрела в окно.
— Я… Я не помню. Это было так давно.
Ужасная печаль охватила Сару, когда она посмотрела на профиль матери. «О мама, большинство женщин помнят всю жизнь и до последней детали, как рожали своих детей».
— Мама… А имя Эвелин Кэтчем тебе ни о чем не говорит?
Почувствовав облегчение от перемены темы разговора, Джулия снова повернулась к Саре.
— Эвелин Кэтчем? Хм… Кэтчем… Кэтчем… — И отрицательно покачала головой. — Нет, не думаю. А что?
— Может, ты помнишь имя Эвелин Делакорт?
Глаза, которые взглянули на Сару, заставили ее сердце сжаться от боли. Последняя хрупкая надежда разбилась.
— Я… Я не знаю. Не помню.
Рука Джулии задрожала. Она отняла ее у Сары и принялась разглаживать платье. Глаза забегали, Джулия не смотрела на дочь, стараясь не встретиться с ней взглядом, потом уставилась на тапочки, купленные дочерью на прошлой неделе.
— Мама, посмотри на меня. Посмотри на меня. — Сара взяла лицо матери в ладони и повернула к себе, у Джулии не было другого выхода, и она глянула Саре в глаза. — Сегодня в Хьюстоне я встречалась с женщиной по имени Эвелин Кэтчем. Эвелин Делакорт-Кэтчем.
Джулия мучительно застонала, пытаясь вырваться из рук Сары. Глаза наполнились слезами, губы жалобно задрожали. Сару стиснула такая сильная боль, будто ее ударили кулаком под дых.
— Она моя настоящая мать, да? Это правда, мама? — Она спрашивала, а Джулия смотрела на нее через пелену слез, застилавших глаза.
— Зачем ты поехала, зачем ты говорила с ней? Ты никогда не должна была увидеть ее, никогда!
— О мама! — Сара до боли прикусила нижнюю губу. Значит, это правда. Значит, все правда.
— Я так хотела ребенка. Так хотела. А Эдгар хотел сына. И он винил меня во всем, говорил, что я виновата. Всегда и во всем. — Боль от воспоминаний застыла в глазах Джулии.
— Значит, ты меня удочерила, — тихо проговорила Сара, когда та замолчала.
Джулия кивнула.
— Эдгар прочитал о парах, усыновивших детей, у которых не было собственных. Он надеялся, что и мы сможем. Он согласился… Он пошел на это.
— Понятно, — пробормотала Сара, снова закрывая глаза, словно избавляясь от мук. Теперь многое прояснилось. Стало ясно до боли.
Сара отвела глаза от лица Джулии, а та уставилась в окно. Тоскливое отчаяние сдавило грудь Сары.
— Но почему вы не рассказали мне?
Сара ждала ответа, но мать неотрывно смотрела в окно, беспокойные пальцы без остановки дергали платье.
— Мам, ты меня слышишь? Ну ради Бога, почему вы мне не рассказали?
Джулия повернулась к Саре и заморгала.
— Я не могла. Это был секрет. Уилли взял с меня обещание молчать.
— Уилли? Дядя Уильям?
Грудь Сары сдавило, она задыхалась. Брат матери умер двадцать лет назад.
— Охо-хо… Он сказал, что папа выпорет нас обоих, если узнает, что мы его не послушались и ходили купаться в ручей. Он же нам запретил.
— Мама, нет, не сейчас! Вернись, послушай меня…
— Щ-ш-ш… Ты разбудишь Эмбер.
— Эмбер?
— Мою куклу. Баю-бай… Под окном шумят деревья, ветер их качает, баю-баюшки-баю, Эмбер засыпает…
Согнув руку, она взяла книгу, которую читала, и, как ребенка, принялась укачивать, мурлыкая тонким девчоночьим голосом.
Сара села на пятки, опустив плечи.
— О мама…
Джулия уже не слышала ее, продолжая раскачиваться и баюкать.
Чувствуя себя столетней старухой, Сара с трудом поднялась на ноги и вышла из комнаты, оставив там женщину, которую всю жизнь называла мамой и которая сейчас пела колыбельную воображаемой кукле.
В вестибюле, в дамской комнате, Сара сполоснула лицо холодной водой, отряхнула руки от капель и посмотрела на себя в зеркало.
О да. Как многое прояснилось. Например, почему она не похожа ни на кого из них внешне или по характеру. Почему ей всегда хотелось сделать что-то самой. С тех пор как Сара помнит себя, она стремилась жить не так, как они. Иначе. Лучше. По-другому. Вот почему она чувствовала себя чужой в семье.
И она поняла главное, что мучило ее много лет: почему отец так сильно презирал ее.
Сара поморщилась. Нет. Не ее отец. Слава Богу, кровь Эдгара Андерсона не текла в ее венах. И это радовало Сару.
Долгие годы она ненавидела отца. Боже мой! Как она его ненавидела! И все долгие годы ее мучило чувство вины из-за этого. Теперь наконец огромная тяжесть свалилась с плеч Сары.
Она понятия не имела, кто ее настоящий отец. Но он наверняка лучше, чем жестокий фанатик, который ее воспитывал.
Душа Сары рвалась на части. Вспоминая детство с его страхами и гнусностями, ей хотелось что-то разбить. О Боже, какие были ужасные годы, каждое утро она вставала с одной и той же мыслью: зачем она вообще появилась на свет? Но теперь, узнав, что все выпавшее на ее долю — рок, прихотливый поворот судьбы, она почувствовала себя еще хуже.
Ее обманули. Предали. Не один раз, а два. Первый раз — родившая ее женщина, а второй — женщина, воспитавшая ее и лгавшая ей столько лет.
Сара изучающе посмотрела на свое отражение в зеркале, впервые — другими глазами и с холодным рассудком. Неудивительно, подумала она, что лицо Эвелин Кэтчем показалось ей знакомым. Будто она смотрела на него двадцать лет подряд. Рурк Фэллон прав. Она — ее копия.
Копия своей матери.
Лежа в горячей ванне, Эвелин сумела привести в порядок растревоженные мысли, а потом встала и пошла в спальню.