Возвращение домой
Шрифт:
— Черт побери! Мэдди! Ты можешь меня выслушать? Ты не хуже меня знаешь, из этого ничего не выйдет!
— Значит, тебе придется сделать так, чтобы вышло! — резко бросила через плечо Мэдди и протопала в гостиную. Она швырнула золотую вечернюю сумочку в кресло и резко повернулась к мужу: — Предприми все, что угодно, но достань мне эти проклятые деньги.
— Мэдди, ну будь умницей. Ты не можешь продать акции «Эв». Это совершенно четко записано в уставе акционерной компании. Ну хорошо, допустим, ты их продашь другому акционеру, но сейчас никто из членов семьи не в состоянии заплатить за них, кроме самой Эвелин.
—
— Послушай, дорогая. Будь разумной. Ты ведь знаешь, она на это не пойдет. Твоя мачеха настаивает на том, чтобы вы все владели акциями. Ради вашего же блага. Она совершенно права. Акции «Эв» — твой единственный постоянный доход.
Мэделин хмыкнула:
— Некоторый доход. Дивиденды так ничтожны, что едва покрывают налоги и содержание этого дома.
— Ну, положим, не совсем так. Их хватает на большее. Но все переменится, едва закончится строительство курортов. Через несколько лет, после выплаты кредитов, доходы по акциям будут колоссальные.
— Несколько лет!Я не могу ждать несколько лет! И потом, предполагается, ты должен защищать мои интересы. Именно для этого ты сидишь в совете директоров. Почему ты разрешаешь ей снижать дивиденды и проталкивать свои возмутительные проекты?
— О черт, Мэдди. — Лоуренс упер кулаки в бока, закатил глаза к потолку и страдальчески вздохнул. — Как ты думаешь, я могу ей что-то запретить? Эвелин выслушивает всех. Иногда принимает во внимание чей-то совет, когда видит в нем смысл и пользу для компании. Но в основном поступает так, как сама считает нужным. — Потом тихим голосом, стараясь убедить жену, добавил: — Слушай, дорогая, даже если бы ты могла продать акции, я бы не советовал. Неразумно. Тебе придется лишиться всех акций, чтобы собрать столько денег, сколько хочет Моррис. И то я не уверен, что хватит. А если ты отдашь все, а вдруг фильм провалится, ты остаешься ни с чем?
— А мне плевать! Я хочу роль, Лоуренс. Я должна ее получить! — Ее трясло, она, подперев бока руками, уставилась на мужа, красивое лицо подергивалось в отвратительной маске ярости.
Внезапно Лоуренс почувствовал, как Мэдди решила переменить тактику. Только что прекрасные серые глаза горели огнем, а в следующую секунду сощурились и расчетливо заблестели.
Лоуренс видел, как она уняла свой гнев, ее лицо разгладилось.
— Извини, дорогой, — заворковала она хрипловатым голосом. — Я не должна была на тебя кричать и кидаться, как мегера. Я и не хотела. — Кроткая сладострастная улыбка заиграла на губах Мэдди, а веки слегка опустились. Крадущимися шагами она направилась к нему с соблазнительно-обольстительным выражением лица, многие годы пленявшим мужчин с серебристого экрана.
— Погоди, Мэдди, — с легким укором сказал Лоуренс, отступая, — веди себя как следует.
Он понял, что она намерена делать, разум подсказывал Лоуренсу — ее надо остановить, но тело уже напряглось, а дыхание стало прерывистым.
Мэдди улыбнулась смелее.
— Дорогой, ты знаешь, я не могу находиться рядом с тобой просто так, ты будишь во мне страстную женщину. И потом… на самом деле ты не хочешь, чтобы я вела себя как следует. — Добравшись до него, она провела пальцами с ярко накрашенными ногтями по тонкой рубашке, поиграла пуговицами, легонько царапнула
Лоуренс дернулся, схватил ее за запястье, но ловкие пальцы успели расстегнуть три пуговицы, и, гортанно рассмеявшись, Мэдди прижалась лицом к обнаженной груди, умелым языком нашла его соски.
— Мэдди, это, это ничего… Ах, Боже мой…
— Дорогой, ты понимаешь, как много значит для меня эта роль? — горячо выдохнула она ему прямо в грудь. — Я надеюсь на твою помощь. И ты поможешь мне, не так ли, дорогой? Да? — Она легонько придавила зубами сосок и улыбнулась, когда Лоуренс весь напрягся. Освободившись от его слабых объятий, она вцепилась в его ремень, не отрывая жаркого влажного языка от его груди.
— М… Мэдди… Дорогая… Ты же знаешь… я сделаю все… все, что смогу, но… О Боже!
Она спустила с него брюки и провела руками по разбухшей плоти под трикотажными трусами.
— Ты найдешь способ, дорогой. Ты такой умный. Ты придумаешь. Ты ведь знаешь, как сильно я распаляюсь, когда ты шевелишь мозгами, да?
Она обхватила руками бедра Лоуренса и, впиваясь длинными, по-кошачьи острыми ногтями ему в ягодицы, стала месить, как тесто. Потом тесно прижалась к нему и начала тереться медленными круговыми движениями.
— Разве не так, Лоуренс? Если ты это сделаешь, я обещаю… — Она встала на цыпочки и задышала ему в ухо: — Я сделаю тебя очень счастливым мужчиной.
— Мэдди… дорогая…
Она засунула руки в его трусы и одним движением спустила их вниз вместе с брюками, встала на колени, коварно улыбнулась, заметив на кончике каплю перламутровой жидкости. Обхватив член двумя руками, она наклонилась и слизнула кончиком языка. Колени Лоуренса подогнулись, но прежде чем он успел набрать воздуха, Мэдди принялась водить языком по всей длине. Лоуренс дергался и стонал.
Где-то в глубинах разума какой-то голос подсказывал ему: Мэдди надо остановить, но вместо этого Лоуренс вцепился руками в ее плечи и ждал, весь дрожа.
Мэдди, едва касаясь губами кожи, шептала:
— Ты достанешь деньги, не так ли, Лоуренс? — и нежно целовала. О, как нежно.
Лоуренс вздрогнул и застонал, еще сильнее вцепившись в хрупкие плечи.
— Ты найдешь способ? Правда, дорогой? Ну обещай мне. Пожалуйста.
Лоуренс гортанно застонал и ткнулся вперед, но она отклонилась, как бы отказывая ему в молчаливой мольбе. Улыбаясь, снова взялась рукой и стала двигать вверх-вниз и легонько касалась губами кончика.
— Ну скажи, что ты сделаешь это, Лоуренс, — шептала она, опаляя его своим дыханием. — Пообещай мне, что ты сделаешь и у меня будут деньги.
Откинув назад голову, Лоуренс крепко зажмурился и со свистом задышал. Потемневшее лицо исказилось сладострастной мукой.
— Хорошо. Да. Да! Я сделаю.
Mэдди улыбнулась и открыла рот.
Глава 12
Эрика что-то беспокоило. Китти всегда хорошо понимала своего двоюродного брата. По натуре он был веселым и добродушным парнем, за что она любила его больше всех из родственников, но если, как сегодня, его веселость казалась чрезмерной и неестественной, значит, на душе у него особенно мрачно.