Шрифт:
Острые ощущения
Это был первый визит Быкова в Мексику. Можно было только удивляться, что за пять лет странствий он так и не побывал в этой удивительной стране. Как-никак, огромная, прелюбопытная и таинственная территория со ста миллионами жителей. Хотя расположена в Северной Америке, но вобрала в себя множество традиций Южной, соединив все лучшее и худшее, что есть в Новом и Старом свете. И если сама Мексика по праву входит в первую десятку крупнейших стран мира, то ее столица вообще превосходит все прочие, давая приют двадцати пяти миллионам человек.
Попав в Мехико, Быков почувствовал себя так, словно очутился на другой планете. Это был не город и даже не мегаполис. Это был целый мир, поразительный и незнакомый.
Каждый день приносил сюрприз за сюрпризом, так что голова шла кругом! Быков приготовился мучиться от жары, но мексиканское лето оказалось ничуть не жарче, чем то, к которому он привык у себя дома. Кондиционеров, правда, было маловато. Этим Мексика мало отличалась от родины. Зато все остальное заставляло удивляться на каждом шагу. То тебя угощают конфетами с перцем, то ты видишь, как в продуктовых магазинах кактусы продаются на манер нашей картошки, то едва уворачиваешься от велосипедиста с бурлящим котлом, в котором варится кукуруза, а то заглядываешь в захудалую уличную такерию, пробуешь треугольный мексиканский пирожок и понимаешь, что не уйдешь отсюда, пока в желудке остается хотя бы сантиметр свободного места.
Собираясь в поездку, Быков не знал, что именно будет фотографировать. Какой-то одной, узкой специализации у него не было. Быков снимал и величественные ландшафты, и городские пейзажи, и экзотических животных, и морских хищников. С тех пор, как он сделал себе имя в ведущих географических изданиях мира, ему не обязательно было согласовывать свои проекты с редакторами и арт-директорами. Его фоторепортажи из разных уголков света шли на ура и сами по себе. Как могло быть иначе с работами человека, принимавшего участие в открытии Атлантиды и разгадавшего тайну Бермудского треугольника? Добившись известности, Дмитрий Быков приобрел нечто более важное, чем деньги. У него появилась свобода. Как творческая, так и личная.
Вот почему, блуждая по исполинскому Мехико, он мог позволить себе не торопиться с выбором тем и кадров. Он просто наслаждался здешней атмосферой, так выгодно отличавшейся от обстановки других столиц, где все нетерпеливы и нетерпимы, суетливы и напряжены, обособлены и неприкаянны. В Мехико люди тоже спешили, как, скажем, в Лондоне или Токио, но спешили они иначе… у них были счастливые лица. Улыбались индейцы, нарядившиеся в шаманов, чтобы зарабатывать себе на хлеб, улыбались продавцы мороженого и бизнесмены в белоснежных рубашках, смуглые детишки и молодящиеся проститутки, крестьяне и сапожники, таксисты и полицейские. И ведь все были поголовно трезвые, так что пьяной эйфорией веселость нрава мексиканцев не объяснялась. Текила продавалась чуть ли не на каждом углу, однако потребляли ее главным образом иностранные туристы и гринго, как называли здесь американцев.
Быков благоразумно ничего крепче пива не пробовал. Выпить как следует он умел и любил, но только не во время путешествий. Находясь в «свободном полете», он не хотел терять остроту ощущений и ясность восприятия.
Чуть ли не каждый день звонила Лиззи Шеннон, и, общаясь с ней, Быков все больше преисполнялся уверенности в том, что дальше помолвки дело у них не пойдет. Она тоже это понимала. Окончательно все прояснилось утром того дня, когда Быкову предстояло испытать самое сильное потрясение в своей жизни.
В буквальном смысле.
– Знаешь, – сказала Лиззи виновато, – я не уверена, что у нас получится пожениться этим летом. Эдвард еще как-то готов смириться, но Генри неумолим. Давай подождем, пока он хотя бы в колледж поступит, ты не против, Дима?
Речь шла о ее сыновьях, довольно взрослых парнях, которые были не в восторге от связи матери со «славянским мачо», как они называли Быкова. Сам он тоже не рвался усыновлять двух британских тинейджеров, потому что понятия не имел, что с ними делать и как их воспитывать. И вообще ему не хотелось переезжать в Лондон.
– Я не против, – сказал Быков. – Послушай, Лиззи, ты вовсе не обязана хранить мне верность и держать данное слово.
– Нет, нет! – поспешно возразила она. – Мы столько пережили вместе, что было бы нечестно…
– Вот именно, – перебил он. – Когда на нашу долю выпали испытания, мы привыкли держаться вместе и решили, что это любовь. А может, я и вправду любил тебя там, на плоту, посреди океана…
– И на корабле, – мечтательно продолжила Лиззи. – Помнишь, как все сияло и переливалось по ночам, когда всплывали эти ужасные пузыри? Если бы не ты, я бы, наверное, просто сошла с ума.
– Я всегда буду рядом, когда понадоблюсь, – пообещал Быков. – Только позови. Но для этого совсем не обязательно быть вместе, пока смерть не разлучит нас и все такое. Понимаешь, о чем я говорю?
– Ты правда не обидишься?
Ее голос дрогнул. Не от сожаления. От радости.
Быков отчетливо представил себе ее, сидящую за тридевять земель. Волосы, как обычно, собраны на макушке, но непослушные пряди все равно свисают вдоль лица. Глаза печальные, указательный палец непроизвольно трогает переносицу, не очень удачно сросшуюся после давнишнего перелома.
– Не обижусь, – сказал Быков. – Я тебя люблю.
– Но тогда, значит…
Она замешкалась, подбирая нужные слова. Он воспользовался паузой, чтобы заверить ее:
– Это значит лишь то, что я сказал. Мы не обязаны устраивать совместную жизнь, менять свои привычки и жертвовать чем-то ради друг друга. Мы взрослые люди. И ни один из нас не улетает на Марс, верно? Так что, если нам захочется сойтись, мы всегда можем сделать это.
Лиззи облегченно засмеялась. Быков тоже почувствовал себя так, будто сбросил непосильный груз. Несмотря на то что английский язык был усвоен им в совершенстве, он весь взмок, пока закончил этот разговор. И решил, что вправе устроить себе небольшой праздник. Взять бутылку хорошего вина, заказать настоящий мексиканский обед и посидеть где-нибудь, обдумывая дальнейшие планы.
Итак, куда податься?
На выручку, как водится, пришел интернет, знающий абсолютно все и готовый помочь любому человеку, который способен отделить нужную информацию от словесной шелухи.
Очень скоро выбор был сделан. В Мехико имелся один из самых больших вращающихся ресторанов в мире. Назывался он «Беллини» и располагался на крыше сорокачетырехэтажного небоскреба. Просидев там час, совершаешь круговой обзор, любуясь видами мексиканской столицы с высоты птичьего полета. Неужели Быкову не найдется места за одним из шестидесяти столов? Разумеется, заказ у него был принят, и ровно в два часа пополудни он уже рассматривал погруженные в дымку горы, окружающие необъятный и удивительный город, построенный в долине, но вместе с тем на два километра возвышающийся над уровнем моря.