Возвращение на Арвиндж
Шрифт:
И как-то они глупо все делали. Накурятся – ротный тут же знает. Брагу поставят – обязательно попадутся! Продадут чего-нибудь афганцам – их тут же ловят. Наверное, стучал кто-то, а может, и все сразу?
И, прикиньте, над всем этим дурдомом стоит Володька. Он-то парень был хороший, нормальный сержант и специалист, только с этой бандой справиться не мог. И наказать их не мог, ротному ведь не доложишь, свой призыв не сдашь. При таком раскладе люди с понятием должны как-то себя сами держать, не подставлять своего друга и командира. Но эти – как без царя в голове, как дети себя вели. Инфант тэрибаль! Получал за них Володька по полной программе. У них залет, замку – пистон. И так чуть ли не каждый день.
Кое-как до весны дотянули, но надоели они нам – сил уж не было! Ждем и мечтаем, скорее бы дембельнулись. Так нет же! Кончились «залеты» тем, что весь их призыв отпустили в мае, а эту четверку оставили до августа. И с ними замкомвзвода для полной кучи. Он-то, хоть
В апреле взвод наш на «точку» ушел, на мост Бахаракский, третий взвод сменить. Тогда там еще наша точка была, совместно с сарбозами, это уж потом ее целиком афганцам передали. Вот пришли на мост. А взводный наш, старлей, заменяться летом должен был, уже сто дней свои считал. Ему все по барабану, считай, служба кончилась, три месяца на точке отстоит, и домой ехать пора. Так что на службу он почти забил, дисциплину перевесил на Володьку. Но все было нормально, спокойно. Точка эта, Бахаракский-то мост, классная была. Это вам не Сарипульский, где вторая рота стоит, где обстрелы и все такое и нужно в оба глаза смотреть. А Бахаракский мост… До Крепости – километра полтора, стоим в центре договорного кишлака, самого спокойного во всей округе. Базар – три минуты дойти! Ночью всего трех часовых выставляли, а днем вообще одного. Он вроде дневального был. Мы там жили в здоровенной хибаре типа амбара. У него крыша плоская, а на ней небольшой сарайчик вроде нашего кубрика построен. В нем и жили, с удобствами, как здесь, в Крепости, – койки двухъярусные, тумбочки. А часовой внизу ходил, возле дверей амбара, а чаще просто сидел в теньке у порога. Короче, жизнь – лафа полная, как говорится, живи и радуйся. А впереди лето, фрукты всякие – черешни, абрикосы, персики прямо во дворе растут. Вишни и яблоки – только к реке спустись – заросли просто. И так на все лето мы должны были остаться. Мы, молодые, подумали, что в рай попали. Как раз туда, на мост, и стали присылать замену для наших дембелей. Да что я вам рассказываю, вот ребята сидят, они и меняли наших дембелей. Помните, Серега, Надир, Славик? Вы ж вроде тогда приехали с учебок?
Короче, сидим на мосту, не паримся. Май уже кончается, больше отправок до августа не будет. Затосковали наши дембеля.
Тут беда и свалилась. Как-то утром получили мы из Крепости приказ сниматься. Сперва не поняли, почему нас так рано меняют, ведь меньше месяца пробыли на мосту. Но потом глядим, что-то другое! Взводный приказал койки разобрать, собрать все манатки. ЗИЛ-131 подошел, мы загрузились и ушли с точки. Как потом оказалось, навсегда.
А в Крепости все носятся как ошпаренные. Слухи ползут самые невероятные, что будет полковая операция на все лето, что дембеля только после нее домой уедут. Это нам сразу сказали наши ребята с других взводов. Словом, ужас витал над Крепостью! Мы еще до конца поверить не могли, думали, может быть, все отменится. Но куда там! Уже через пару часов получаем экипировку, приказ подгонять снаряжение, готовиться к вылету в полк. Беготня, суматоха! А тут еще проблема. Из нашей роты в Крепости всегда только два взвода находилось одновременно, третий-то постоянно на мосту. Кубриков спальных, соответственно, тоже два, а в среднем – столовая. Короче, спать негде.
К ночи распихали нас по двум кубрикам. Мы попали в свой, правый, устроились по трое на двух кроватях. Ночью жара, духотища, народа в помещении как сельдей в бочке. Пытаемся заснуть, но куда там! Лежу я так, задремываю и тут слышу разговор тихий. Заинтересовался, кому ж еще не спится, глянул. Вижу, двое наших комиков, дембелей славных, сидят на подоконнике возле печки и тихо спорят. Прислушиваюсь, но не очень понимаю, о чем речь идет. Один возражает, другой настаивает, что фигня, мол, все нормально будет, все сразу в трубу уйдет, в дымоход, никто и не заметит. Что-то задумали. Вижу, порылись в барахле, достают какую-то трубку. А мы ж уже получили на складе всякую пиротехнику – дымы сигнальные, огни, ракетницы. Вот они, значит, дым достали, открыли дверцу печки, зажгли этот дым и сунули в печь. Что тут началось! Через пару секунд клубы повалили в кубрик, а через полминуты все было в дыму. Люди спрыгивали с верхних коек, хватали одежду, задыхались, кашляли от вонючего дыма, выскакивали на улицу. Дневальный под грибом, дал команду: «Тревога! Рота, подъем!» Прибежали из канцелярии офицеры, рота построилась. Ротный ходил вдоль строя полуодетых солдат, как тигр вдоль решетки своей клетки. Он был страшен. Безобидная шалость этих придурков – захотели, видишь ли, посмотреть, как дым будет валить, – обернулась серьезным залетом. Дымоход печки, по случаю лета и теплой погоды, был заложен, чтобы по вечерам в кубрике пищу не готовили. Дым, соответственно, полез в помещение. Ротный орал, что это диверсия, что кто-то пытался отравить половину роты перед важной операцией, что виновники пойдут под трибунал. Кричал он страшно, потом велел проверить людей. Сержанты стали считать народ, и тогда выяснилось, что не хватает Бабаева! Помнишь, Якуб? Послали людей в кубрик, посмотреть, не остался ли кто. Нет, никого там не было. Подумали,
Замкомвзвода наш, Володька, стоит едва живой. Ротный наконец до него добрался. Подошел вплотную и говорит: все, мол, сержант, этот залет – всем залетам залет, не сносить тебе башки! Ты, говорит, домой вообще не поедешь, а поедешь прямехонько в дисбат. Прикиньте состояние. А нам через день в какую-то жуткую операцию идти на все лето.
Ротный арестовал диверсантов, их посадили в карцер – заперли в стенном шкафе в предбаннике канцелярии. Потом дали отбой. Хотя к тому времени кубрик кое-как и проветрился, но вонь стояла страшная, не войти. Так мы и промаялись на улице до подъема, хорошо хоть ночи летом теплые. А утром стали приходить вертушки, мы грузились и улетали в Файзабад. В роте осталось всего человек десять, молодые в основном, кто только что пришел, да еще Якуб как дежурный водитель. Замполита нашего, без пяти минут дембеля, тоже оставили, нельзя ж без офицера солдат бросить.
– Короче, через три дня мы уже шли в горы, – закруглил вступление Олег.
Дневальный крикнул роте строиться на обед. Молодые вылетали из кубрика трассерами, неспешно выходили черпаки, деды мялись, не зная, стоит ли вообще идти в столовку. Решили после обеда заслать гонца на кухню за тушенкой и хлебом и велели молодым принести с обеда компота в бачке от термоса. Дембеля интереса к жратве не проявили вовсе.
Олег улегся на койку, закрыл глаза и вновь увидел файзабадскую долину, расположение полка в излучине Кокчи, зеленеющие свежей травой сопки…
Да, через два дня после травли этим дымом, ближе к полудню, полк был построен на огромном пустыре за палаточным городком.
Старший сержант Владимир Смирнов, переслуживший после приказа почти два с половиной месяца, сидел в кабине одного из ЗИЛов рядом с водителем. Десяток грузовиков обоза, заполненных боеприпасами и коробками с продуктами, замыкали колонну бронетехники, готовую к выдвижению.
Каким-то чудом – ротный позаботился? – он был избавлен от счастья топать вместе со своей ротой пешком через горы. Теперь он даже не знал, когда снова увидит своих товарищей. Даже эти идиоты – несносные его дружки-дембеля, виновники всех злоключений, казались ему близкими людьми, с которыми его коварно разлучили. Впрочем, после ухода майских дембелей взвод стал совсем другим, практически чужим, да и сам Володя был в нем чужим. Место замкомвзвода занял Паша Пришвин, единственный во взводе старослужащий, а командирами отделений уже назначили молодых сержантов, недавно ставших черпаками, их же призыв составлял и костяк взвода. Несчастные дембеля, практически гражданские люди, были непонятным довеском. Получалось, что места во взводе для Володьки и не было, и его поставили командиром машины обоза – прекрасная карьера для заместителя командира взвода!
Выдвижение пехоты было назначено на десять вечера, а сейчас построившиеся на пустыре роты получали короткую инструкцию от начальника штаба полка. В стороне вытянулась в линию колонна брони и обоза. Володя из кабины оглядывал широченную долину, в которой расположился полк, – ряды палаток, горбатые металлические ангары, офицерские модули, трубы котельной – и все это на фоне гор. Горы отсюда, издалека, не казались страшными, больше походили на высокие холмы. Только вот дальше, за первым рядом этих холмов, уходил вдаль и ввысь следующий ряд, потом еще и еще, а там, вдалеке, и снеговые вершины виднелись, даром, что уже июнь!
И не было надежды, что ползать придется только по ближним холмам. Бронегруппа начала движение вокруг построенной повзводно пехоты. Когда поднятая гусеницами и колесами пыль затянула не только плац, но и территорию полка до самых палаток, колонна двинулась к КПП, прошла мост и потянулась по дороге на Кишим. Пехота, скрытая клубами пыли от духовских наблюдателей на окрестных горах, быстро разбежалась по палаткам, получив строжайший приказ – до темноты не высовывать носа из-под тентов.
В наушниках звучит команда: «Броня, вперед!» Взревев движком и выкинув целое облако черного дыма, головная машина срывается с места, за ней начинает движение вся колонна. Скоро доходит очередь до нас.
– Вперед, – командую я водителю, и мы пускаемся вслед за остальными.
Я – старший сержант Владимир Смирнов, заместитель командира первого взвода первой роты – командую теперь двумя молодыми, только что из учебки, бойцами да водителем обозного ЗИЛ-131, набитого коробками с сухпайком. Завидное продвижение по службе. Ну ладно, ну задержали с дембелем, оставили до августа, не я первый, как говорится. Да черт с ним, с дембелем, черт с ней, даже с этой «войной», тоже не в первый раз, помотаемся пару месяцев по горам, не развалимся. Но зачем же вот так, в обоз? Что ж, я уже больше ни на что не годен?!!