Возвращение Орла
Шрифт:
Порядка и пропорций в своей аптеке Аркадий не соблюдал, банки набивались травами по мере их зацветания и успевания к этому зацветанию самого Аркадия – июнь, месяц трав, был ещё и месяцем долгожданной рыбалки (хоть и повторял всегда сам поговорку «июнь – на рыбу плюнь»), а ещё на работу ходить, и «Лесную книгу» почитать», и – главное! – на эти банки самогону же надо нагнать, не простого, а тройного, чтобы не просто окрашивался заячьей кровью, а вытягивал всю травью душу и консервировал её в своих запредельных градусах.
Всего несколько капель было достаточно, чтобы стандартные пятьдесят
Лёха
А слова… Хрен с ними, со словами…
Юз Алешковский, «Рука»
Было уже пять часов, когда, наконец, уселись – из кабельной катушки получился отличный стол на семь человек плюс один.
– Производитель «Иркутсккабель» цех №2.
– Написано же, не класть плашмя, – посетовал Капитан.
– Но ведь и ВСЖД написано.
– Что такое ВСЖД?
Посыпались версии:
– Виночерпий Сегодня ЖДанов.
– Выпившие Седьмую Живут Дольше, вот и рюмка нарисована. Поехали?
И почти уже «поехали», как снизу по течению, из-за вётел, выплыл на челне Лёха.
Лёха у ребят на косе считался не просто своим, а чем-то вроде талисмана. Ещё в поза-поза-поза-позапрошлом году Аркадий заметил, что если пьяный Леха гостит на косе или барражирует в пределах видимости на челне – клевать обязательно будет. Опять же подскажет, где сети поставить, опять же дедновский инспектор относился к нему – а, значит, и к ним – с молчаливым почтением, и даже коломенские узнавали и лишний раз к челну не причаливали, опять же, если приходилось отлучаться всей командой, хоть полуживой, а человек в лагере, сторож. И – рыба. Ни у кого на всём берегу от Дедново до Малеевского нет, а Лёха обязательно притащит – либо пару лещёй килограмма по полтора, либо полведра плотвы: выйдет с мешком из челна, не говоря ничего, не спрашивая, нужна рыба, не нужна, бросит мешок около костра и на корточки, на реку смотреть. С каких сетей снял – бог весть, добрый человек, но вот с собой в чёлн брать никого не любил, редко – рыбака Аркадия, к которому относился особенно, хотя вся особенность, что молчал в его сторону подольше. Вот дядя Серёжа, Сергей Иванович, когда живой был, всех брал, и Аркадия, и Семёна, а уж с Капитаном, бывало, и надолго уплывал.
Даже с жутчайшего похмелья Лёха никогда не просил выпить, и это, поверх всего, и было дополнительной причиной расположения к нему команды. Местные вообще народ скромный, не клянчат, как городские шаткомовцы, но всем другим и клянчить не надо, у них на мятых рожах всё прописано – курсивом, и разговор-то начнут за погоду, советов насчёт рыбалки надают, нахвалят что-нибудь того не стоящее, а в переводе на среднерусский – один вопль: налей! Леха не просил. Но и второго приглашения не дожидался: как ни глубока фляга, а дно и у неё есть.
По принадлежности к реке, даже – по родственности ей Лёха должен бы быть водяным, но по виду больше походил на лешего, что подтверждалось и созвучным именем. Он был рус, но не как Семён – в белизну с листочком сурепки, рыжее – календула в сурепковом поле. По земле ходил спотыкаясь, потому что всегда пьян, но стоило ступить в чёлн – стоял как влитой, стволом выросший из плоского чёлнова днища. Комары его не кусали, холод его не брал – дождь, ветер, он всё в одной рубахе, не застёгнутой на половину верхних пуговиц. Что-то шкиперское было в его облике… Лёха-пьяница, никчемный по всем меркам человек. Ловил, продавал, пропивал. Зимой плёл сети, бывало, целый месяц одну. А потом возьмёт, да и продаст её за бутылку.
– Что, тоска? – допытывался о причинах такой щедрости Аркадий и, поскольку Лёха только плечами пожимал, сам и отвечал, – конечно, поживи тут зиму, узнаешь, в москвах наших таких тоск нет.
– Тоска она везде тоска, – отмахивался Леха
– Нет! Наша тоска мутная, слепая от фонарей, а здесь через неё, небось, самое донышко видать, – и постучал ребром ладони в середину груди, где, по его разумению, самое донышко и было.
– С бутлером видать, – соглашался водяной-леший.
С местными земляками Лёха общался неохотно, не то чтобы чурался, а как бы не замечал, что кто-то ещё живёт рядом, или не понимал – зачем они тут живут, но иногда, точно очнувшись от морока, подолгу и с удивлением наблюдал за какой-нибудь работой колхозников – вот они теплицы накрывают, рассаду помидорную высаживают, пропалывают, особенно, конечно, когда запахивают красное от помидор поле – в стране жрать нечего, но ведь и тары нет, есть тара – транспорта нет, а поле, пока дожди не начались, к будущему году готовить надо. На реке таких человеческих чудес не было, на реке всё просто: чёлн-сеть-рыба-водка-чёлн-сеть…
Он сошёл на берег, как будто не год не виделись, а только вчера договорились о встрече, о рыбе, и вот он приплыл и привёз, что обещал. По мешку изнутри стучали хвосты. Первым, после общего крика «Лёха!!», к нему подбежал и обнял Аркадий, потом лёхиными костями похрустел Африка, потом остальные потащили его к столу, Виночерпий накатил сто пятьдесят в мятую алюминиевую, талисманную, кружку. Перед тем, как заглотить аршинчик, Леха посмотрел на Аркадия, зацепились взглядами, потом они синхронно друг другу кивнули. Закусить взял кусок варёной, слегка побелевшей уже на солнце колбасы, хлеба и, ничего не говоря, только кивнув Аркадию на мешок, мол, сам разберись, пошёл на край косы, на небольшой, похожий на дельфинью голову взгорок перед белым бакеном, присел на корточки, как вор или демон, и уставился на воду.
– И что он там высматривает? – удивлялся Поручик
– Рыбнадзор, – предположил Виночерпий.
– Не, – махнул Аркадий рукой, – что ему надзор! Погоду, может, зовёт, может, ещё чего.
– Что-то он больно тихо зовёт.
– Тихо и нужно, в тишине только и услышит.
– Кто? Солнце?
– Не, не солнце, он у нас лунный… а может и солнце… или ещё что.
– Что, что ещё? Давай, Аркадий, колись! Ты с ним, я чую, вместе колдуешь.
– А ты разве не с нами?
– Не наше это православное дело – колдовать.