Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Запишите анкетные данные, – приказал он писарю, сидевшему за столом.
Щуплый, прыщавый писарь чем-то напоминал селедку.
– Имя и фамилия? – спросил он неожиданно низким голосом.
– Людвиг Керн.
– Когда и где родились?
– Тридцатого ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года в Дрездене.
– Значит, немец.
– Нет. Я без подданства. Лишен гражданства.
Оберкомиссар покосился на него:
– И это в двадцать один год? Что же вы натворили?
– Ничего.
– А отца за что?
Керн помолчал с минуту. Год жизни в эмиграции научил его взвешивать в официальных инстанциях каждое слово.
– По ложному доносу о политической неблагонадежности, – сказал он наконец.
– Еврей? – спросил писарь.
– Отец еврей, мать не еврейка.
– Ясно!
Оберкомиссар стряхнул пепел своей сигареты на пол.
– Почему же вы не остались в Германии?
– У нас отняли паспорта и выслали. Останься мы, нас посадили бы в тюрьму. И тогда мы решили: уж если сидеть, то лучше в любой другой стране, лишь бы не в Германии.
Оберкомиссар сухо усмехнулся:
– Могу себе представить. Как же вы перешли границу, не имея паспорта?
– На чешской границе в то время требовалось только предъявить простой бланк для прописки. Он у нас еще был. В Чехословакии с таким документом можно было прожить три дня.
– А потом что?
– Нам разрешили остаться на три месяца. Затем пришлось уехать.
– Как давно вы в Австрии?
– Три месяца.
– Почему не явились в полицию?
– Потому что тогда меня бы немедленно выслали.
– Но-но! – Оберкомиссар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Откуда вам это так точно известно?
Керн утаил, что, когда впервые вместе с родителями перешел австрийскую границу, все они немедленно явились в полицию. В тот же день их заставили пересечь границу в обратном направлении. Прибыв в Австрию вторично, они в полицию уже не пошли.
– А разве это неправда? – спросил он.
– Не вам тут задавать вопросы! Ваше дело отвечать! – грубо ответил писарь.
– А где теперь ваши родители! – спросил оберкомиссар.
– Мать в Венгрии. Она венгерка по происхождению, и ей разрешили там проживать. Отца арестовали и выслали, когда меня не было в гостинице. Где он теперь – не знаю.
– Ваша профессия?
– Я был студентом.
– На что вы жили?
– У меня есть немного денег.
– Сколько?
– При себе – двенадцать шиллингов. Остальное у знакомых.
У Керна было только двенадцать шиллингов. Он заработал их, продавая мыло, духи и туалетную воду. Но признайся он в этом, его бы обвинили еще и в недозволенной коммерции.
Оберкомиссар поднялся и зевнул.
– Ну что, всех допросили?
– Еще один остался внизу, – сказал
– Вечно одно и то же. Шуму много, а толку мало. – Оберкомиссар покосился на офицера. – Все они нелегально прибыли в Австрию. На коммунистический заговор как будто не похоже. Кто написал донос?
– Тоже владелец ночлежки. Только у него полно клопов, – сказал писарь. – Видимо, зависть к конкуренту.
Оберкомиссар рассмеялся. Вдруг он заметил, что Керн все еще не ушел.
– Отведите его вниз. Вы, конечно, знаете, что вам полагается: две недели ареста и высылка. – Он снова зевнул. – Пойду-ка в трактир да спрошу себе гуляш и пиво.
На сей раз Керна привели в камеру поменьше. Кроме него там находилось еще пять арестованных, в том числе поляк, с которым он ночевал в одной комнате. Через пятнадцать минут привели Штайнера. Он сел рядом с Керном.
– Ты в первый раз за решеткой, малыш?
Керн кивнул.
– Ну и как? Чувствуешь себя убийцей?
Керн скривил губы.
– Примерно. Ведь я в тюрьме, а у меня остались детские представления о тюрьмах.
– Это еще не тюрьма, – наставительно заметил Штайнер. – Это называется – «под стражей». Тюрьма будет потом.
– А ты уже сидел?
– Да. В первый раз люди обычно волнуются. Потом перестают. Особенно зимой. По крайней мере дни проходят спокойно. Человек без паспорта все равно что труп в отпуске. Ему в пору покончить с собой. Больше ничего не остается.
– А за границей даже и с паспортом не разрешают работать. Нигде.
– Конечно, не разрешают. Паспорт дает эмигранту только одно право: помереть с голоду. Но помереть спокойно, а не в бегах. Это уже немало.
Керн уставился неподвижным взглядом в угол.
Штайнер хлопнул его по плечу:
– Не унывай, малыш! Зато тебе выпало великое счастье жить в двадцатом столетии – в век культуры, прогресса и человечности.
– А есть здесь вообще-то дают? – спросил невысокий лысый человек, сидевший на койке в углу. – Хоть бы кофе принесли.
– А вы позвоните кельнеру, – ответил ему Штайнер. – Пусть принесет меню. У них тут огромное разнообразие блюд. Черная икра, разумеется, вдоволь, сколько душе угодно.
– Насчет еды здесь очень плохо, – сказал поляк.
– А вот и наш Иисус Христос! – Штайнер с интересом посмотрел на поляка. – Ты профессиональный арестант?
– Очень плохо, – повторил поляк. – И так мало…
– О Господи! – проговорил лысый в углу. – А у меня в чемодане осталась жареная курица. Когда же они нас наконец выпустят?
– Через две недели, – заметил Штайнер. – Это обычное наказание для эмигрантов, у которых нет паспортов. Иисус Христос, я правильно говорю? Ты ведь знаешь эти дела!