Возвращение великого воеводы
Шрифт:
Из глубины дома до них донесся детский плач.
– А у меня сын родился, – гордо сказал Адаш. – Помнишь, государь, когда мы на могилу Богородицы ездили? О том и просил. Вот…
– И у меня тоже скоро будет сын, – похвастался Сашка. – К весне…
– Поздравляю, государь.
Неизвестно, сколько продолжалось бы это неловкое положение, когда хозяйка стоит на крыльце, а гости у крыльца, так как Адашева дочь, несмотря на все призывы родителей, из дома так и не показалась. Но Куница с ловкостью опытного администратора мигом преодолела эту неловкую заминку.
– Оля, слезай с коня, пошли в дом, а мужчины сами коней отведут в конюшню.
Ольга поднялась на крыльцо, и Куница увела ее в дом. Сама она, так же как и ее супруг, здорово изменилась внешне, лишь отдаленно напоминая себя прежнюю, жесткую мать-командиршу амазонок. Располнела, раздобрела и стала теперь похожа на… Здесь Сашка, мысленно описывая себе изменения, произошедшие с Куницей, хотел употребить слово «боярыня» и тут же задал себе вопрос: «Стоп, а почему Адаш до сих пор не боярин? Ведь был командиром личной царской сотни, а в наши времена это как минимум был бы генерал-майор. Потом был главным армейским инспектором, а это уже не меньше генерал-лейтенанта. Уж Василий Васильевич Воронцов-Вельяминов, наверное, будь он жив, не отпустил бы своего преданнейшего слугу на заслуженный отдых без боярского сана. Не знаю толком, как это здесь делается, могу ли я сделать это сам или обязательно нужен указ Дмитрия, но клянусь не возвращаться домой, не сделав Адаша боярином».
– Иди, государь, в дом, – сказал Адаш, забирая поводья у Сашки. – Я отведу коней в конюшню, а то пока дождешься…
Но тут из дома выпорхнула Адашева дочь и как ни в чем не бывало, предварительно поздоровавшись с великим воеводой, поинтересовалась:
– Доброго здоровья, государь! Звали, батюшка? – Поводья обоих коней были уже у нее в руках и, несмотря на заданный скорее для проформы вопрос, Огонек, не дожидаясь ответа, уже направилась в сторону конюшни.
– Погоди, – остановил ее отец.
Дочь Куницы и Адаша и в семнадцать была хороша собой, но в восемнадцать окончательно расцвела, превратившись в настоящую красавицу.
– Да, батюшка. – Она остановилась, в притворном покорстве склонив голову.
– Прямо сейчас не медля скачи в Воронцово. Найдешь Сапрыка, скажешь ему: государь вернулся. Пусть он срочно шлет пятьдесят воинов в Тушино – боярыню Ольгу охранять. Боярыне Марье Ивановне пусть передаст, что Тимофей Васильевич сегодня-завтра будет в Воронцове. Как дела позволят. Поняла?
– Поняла, батюшка.
– Действуй. Да… Оружие не забудь взять.
– Знаю, – не удержавшись в рамках образа послушной девочки, огрызнулась Огонек.
– И доспехи надень обязательно.
– Да ну… Мне так сподручней, батюшка.
– Не смей пререкаться. Надень обязательно.
– Да малы они мне! Давят…
– А ты ремни отпусти.
– Некуда уже отпускать… – Огонек недовольно фыркнула, как дикая кошка.
– Ничего, потерпишь. Нет, так возьми материны.
Своевольная дщерь старого воина, недовольно сверкая глазами, ушла, уводя коней, в направлении конюшни, а великий воевода, на глазах которого и произошел этот диалог, от удивления чуть собственную челюсть на землю не выронил.
– Адаш, я чего-то не знаю? – только и смог вымолвить он.
– Да, государь, – тяжело вздохнув, подтвердил он Сашкину догадку. – Пойдем в дом.
Все то недолгое время, пока они шли по дому, общались с женами, глядя, как те тетешкаются с Адашевым наследником, Сашку терзала одна мысль: «Что же должно было произойти, если для обычной поездки в Воронцово необходимо надевать доспехи и вооружаться?» Наконец они уединились в небольшой комнатенке, и Адаш сполна удовлетворил непраздное любопытство великого воеводы, сразу же сообщив ему главное:
– Третьего дня царь Тохтамыш осадил Московский Кремль.
– Зачем? – только и смог вымолвить пораженный этим известием Сашка.
– Думаю, он и сам толком не знает зачем. Я попросил его об этом.
– ?!
Видя немой вопрос в глазах великого воеводы, Адаш лишь тяжело вздохнул.
– Ох, не с того конца я начал рассказывать. Давай-ка, государь, я попробую с начала. – Сашка согласно кивнул. – Град Москва под управлением твоего двоюродного брата Ивана Остея Воронца начал расти еще пуще прежнего. Порядок в нем появился, чего прежде не наблюдалось. И в городском устройстве, и в жизни самих жителей. Теперь уже не обводят улицами и переулками абы где поставленные избы, а намечают сначала улицы, делят кварталы, а потом уже строят. И против возможных пожаров меры приняты. Дома ставят далеко друг от друга, между кварталами оставляют свободные участки. Да много чего разумного сделано. И стража городовая заведена (кстати, возглавляет ее мой старый знакомец Самко. Его Иван Воронец из своего имения вызвал), и охрана пожарная устроена и много чего еще полезного. Купцы богатые в городе начали селиться, хоромы себе ставить. Церквей несколько каменных возводится попечением брата твоего и горожан знатных. И торг в Москве знатный получился. Не сравнить пока с ярославским, конечно… но тоже ничего. И с податями Остей разобрался. Во всяком случае, боярыня Марья Ивановна была довольна. А как казна великого князя? Не знаю. Самого-то великого князя не было в Костроме все это время. Он ведь как выступил в поход, направляясь на войну с Михаилом Тверским, так только теперь возвращается домой.
Так вот… Остей. Он первое время частенько в Воронцово, к тетке в гости заезжал. И каждый раз заводил речь о продаже земли, на которой Москва теперь стоит. Ну а Марья Ивановна каждый раз ему отвечала, что она, мол, всего лишь глупая женщина и без тебя, государь, решить этого вопроса не может. Со временем Остей стал ездить реже, а потом и вовсе пропал. Вот матушка твоя и говорит Безуглому (а и он, и я к тому времени уже вернулись из похода): «Что-то мне, Гаврила Иванович, не нравится молчание Остея. Давно он глаз здесь не кажет». А ты же знаешь, государь, что Безуглый и сам не любит, когда у него под боком что-то делается, а он о том ничего не ведает. Вот он и постарался. То ли своего человека заслал, то ли в окружении Остея кого перекупил, но мы после этого стали следить за тем, что в Кремле делается, как будто своими глазами.
А делались там не совсем обычные вещи. Во-первых, Остей наглухо закрыл Кремль. Сам он жил в Кремле, и многие люди жили там же. Лишь раз в день выезжал он из Кремля, объезжал город да встречался со старостами городских концов и кварталов. В Кремль же пускают теперь только тех, кто работает там и кого кремлевская стража знает в лицо. С чего бы такая скрытность, спрашивается? А вот здесь и начинается во-вторых. Устроил Остей в Кремле огромную оружейную мастерскую. Да что там мастерскую… Целый оружейный двор. Не одна тысяча человек там работает. Пушки делают и тюфяки.
– Что такое тюфяк? – уточнил Сашка. Такое слово ему еще не встречалось.
– Это вроде малой пушки, только ручной. Чтоб один человек с рук стрелять мог. Вроде самострела, только огневой. Но пока тюфяк перезарядишь, из самострела пять стрел выпустить можно. Зато тюфяк бьет картечью. С точностью и дальностью, правда, не очень важно.
Ну вот… еще мечи куют, наконечники, бердыши, самострелы те же самые делают… Опять же зачем? К какой войне готовятся и чью армию вооружать собрались?