Возвращение великого воеводы
Шрифт:
Рахман прянул в сторону, укрывшись в простенке.
– Не светись в окне! – бросил он Алаю. – Они светом убивают. Видел?
– Видел, – ответил Алай, тоже прижавшись к стене.
– Всем! – громко крикнул Рахман так, чтобы его слышали все бойцы, находящиеся в доме. – В окна не высовываться! Враг палит с большого расстояния!
– Как палит? – послышался голос ему в ответ. – Мы тут ничего не слышали…
– Они убивают светом!
– Чем?
– Светом! Лучом!
– Иди ты… – послышался недоверчивый возглас.
К Рахману и Алаю метнулся кто-то от противоположной стены. Басарга. Рахман указал пальцем на задний двор.
– Там вся десятка Тюмченя и Темир. Мертвые. Никто ни разу не шевельнулся.
Осторожничая, Басарга глянул во двор. Цепочка убитых воинов, протянувшаяся от пылающего амбара до самого дома, как бы обозначала путь, проделанный отступавшей десяткой.
– Ничего себе! – воскликнул он. – Сразу всю десятку положили… Ох, глядите – конюшня занялась!
Рахман и Алай глянули в окно. На крыше конюшни уже плясали языки пламени. «Только бы сообразили не бежать в полный рост, – подумал он. – Ползком надо, ползком… Ведь они ж тоже видели, что произошло с десяткой Тюмченя». Как бы в ответ на его мысли створки ворот конюшни поползли в стороны, но вместо ползущих, прижимающихся к земле людей Рахман увидел шестерых всадников, вынесшихся галопом из конюшни. Следом за ними бежали что есть мочи еще пять воинов. И… Бросились они не к дому, а наоборот – к саду, с опушки которого и бил смертоносный луч. Вспышка… Но все живы и продолжают атаку. Еще одна, и один из всадников полетел через голову рухнувшего коня. Еще вспышка – и опять промах. Всадники были уже у самого сада. Две вспышки одна за другой, и два всадника, застряв в стременах, волочатся за метнувшимися в сторону конями. Навстречу всадникам из-под прикрытия деревьев выступили великаны. Но всадники не приняли боя с ними. Свернув налево и уклонившись от атаки великанов, они скрылись в саду.
– Правильно! – вскричал Алай. – Надо сначала достать того, кто палит этим чертовым лучом! – Вместо всадников в толпу великанов врезались пятеро подбежавших воинов. Следом за ними, прихрамывая, торопился еще один, тот, под которым смертоносный луч сразил коня. – Рахман, помочь бы им надо! Пошли меня с десяткой. Чувствую, надо бы чуть-чуть надавить, и побегут они!
– Нет, – ответил Рахман не раздумывая. – Там еще около сотни великанов, да за спиной у нас полторы сотни. А какое у них оружие – сам видел. А нас, почитай, половина осталась.
Шестеро храбрецов продолжали рубиться у самой опушки сада. Толпа великанов, наседая на них, обтекала их справа и слева, пока не сомкнулась, скрыв происходящий бой от глаз сторонних наблюдателей. Но и в окружении казаки продолжали сражаться, не давая противнику перейти в наступление. Троих конников же, исчезнувших в глубине сада, видно больше не было.
– Эх, – вздохнул Алай. – Зря ребята сгинут…
– Не зря, – отреагировал Рахман. – Если они не дадут больше этому лучу палить да еще по два-три великана на брата заберут с собой, то не зря. Славная смерть, достойная настоящих воинов.
– Враг атакует! – раздался возглас от противоположной стены.
Рахман метнулся туда. На этот раз великаны бросились в атаку бегом, стараясь побыстрее преодолеть расстояние до дома и вступить в рукопашную. Защищающиеся же, не дожидаясь команды, уже вовсю обстреливали их из арбалетов. Рахман только успел подумать, что все, увлекшись боем, позабыли о смертоносном луче и перестали благоразумно жаться к простенкам, как со стороны Волоколамского тракта мигнула зеленая вспышка, и стоявший рядом с ним боец рухнул на пол, не успев издать ни звука. Присев на корточки, Рахман склонился над ним. Света от горящих на дворе амбара и конюшни хватило, чтобы разглядеть страшную рану. На левой стороне груди, там, где должно было быть сердце, зияла глубокая рана величиной с кулак. Края же дыры пробитой в латах, тускло светились красным светом, как светится обычно железо, только что вытащенное из кузнечного горна.
– Басарга! – позвал Рахман. Тот подошел, тоже присел рядом на корточки. – С той стороны еще нет атаки?
– Нет, ребята пока держат их.
– Басарга, выбирайся наружу и ползи в сторону села, туда, где стоят наши кони. Скачи в Воронцово, к великому воеводе. Скажи, будем биться до последнего, но врагов очень много. И про луч этот зеленый расскажи. По Волоколамскому тракту не езди. Спустись вниз, к самой Москве-реке, да сделай крюк побольше, чтоб на вражеские засады не нарваться.
– Что я, сам не понимаю, что ли… – Басарга снял с себя шлем и поставил его на пол. Положив рядом с ним перчатки, принялся отстегивать наручи.
– Зачем это? – Не понял его действий Рахман.
– От зеленого луча доспехи не спасут, – сказал тот, указывая на убитого товарища, – а ползти да бежать без них будет сподручнее.
– Давай, Басарга, поторопись.
Рахман поднялся на ноги. Враг был уже здесь. Входная дверь трещала под ударами тяжелой секиры, но еще держалась, а в окнах то и дело мелькали мерзкие великаньи хари. Шум от их отвратительных воплей стоял такой, что хоть уши затыкай. Из окон их успешно отражали. «Конечно, если навалятся еще и со стороны двора, да еще и дверь входную наконец вышибут, станет немного потяжелее. Но все одно… Пока есть хоть какое-то укрытие, за которое можно уцепиться, мы их еще не одну сотню перемолотить сможем, – подумал Рахман. – Главное, под этот чертов луч не подставляться».
Юркнув ужом, исчез за окном Басарга. Проводив его взглядом, Рахман осматривал теперь задний двор. Бой десятки Ермака с толпой великанов уже закончился. Тела еще шести погибших товарищей лежат теперь у самой кромки сада. Сколько чертовых отродий успели отправить они в ад, пока руки их еще могли держать мечи и разить врага?
Из сада на освещенную пожаром поляну вновь выступили ненавистные великаны. Делали они это робко, как-то нехотя, будто не по своей воле, будто кто-то невидимый понукал их, заставляя идти на смерть.
– Здесь враг! – предупреждая, крикнул Алай.
– Вижу, – отозвался Рахман. – Я здесь, на этой стороне, только в соседней горнице. – Он глянул через плечо на то, что происходит на южной стороне. Горячка там уже несколько спала, входная дверь все еще держалась. – Моя десятка! – гаркнул он. – Ко мне! Встать у окон! Самострелы на изготовку!
Приглашая великого князя в Воронцово, Сашка ни в малейшей степени не сомневался, что этим своим шагом не поставит хозяйку дома и себя в неловкое положение. Боярыня Вельяминова уже давно предупреждена, что вернулся ее любимый сыночек, следовательно, в доме сейчас делается все, чтобы встретить его достойно. А по собственному опыту Сашка уже знал, что стол Марья Ивановна накроет такой, что и великого князя с его боярами за такой не грех пригласить.
Зачем он передал через Боброка приглашение Дмитрию, Сашка и сам не знал. Можно сказать, что сделал он это по наитию, поддавшись внезапно возникшему побуждению. С одной стороны, Марье Ивановне, несомненно, будет приятно, что ее дом почтил своим присутствием сам царь Тохтамыш, а с другой – совсем не лишним было бы продемонстрировать Дмитрию, что Вельяминовы остаются его преданными слугами. Особенно это важно теперь, когда Иван Воронец затеял очередную смуту в государстве. Этим предложением Вельяминовы как бы демонстративно показывают всем, на чьей они стороне. Но отнюдь не этими, вполне разумными и рациональными соображениями руководствовался Сашка в тот момент. Весть о том, что Дмитрий намерен уничтожить Москву, переданная ему Боброком, кольнула его в самое сердце. И, скорее всего, безотчетное, неосознанное еще на тот момент желание спасти родной город (мало того, что родной, но и город, отцом-основателем которого, благодаря временным парадоксам, он умудрился стать) подтолкнуло Сашку сделать это предложение. Уж где-где, как не в Воронцове, у него будет шанс уединиться с Дмитрием и поговорить с ним по душам.