Возвращение.Хмара-2
Шрифт:
— Полковник! — взревел тот в бешенстве, взирая на решившегося перечить ему полковника. — Как Вы осмелились… да за подобную дерзость… — генерал вдруг передумал продолжать. В его голову пришла идея получше. Ничто не мешало ему в случае неудачи сделать из строптивого подчинённого козла отпущения. Тем временем маги уже столпились у края смотровой вышки, и их глава Аполинарий, вперив свой дальнозоркий взгляд вдаль, так и застыл в оцепенении. По его лицу медленно распространялась могильная бледность, но смотрел он не на горящее и отступающее в панике росское воинство, а на причину всё это породившую, а именно на чёрные силуэты высящихся над городом чарожников. В его сердце медленно заползал страх. Уж он — то в отличие от генерала хорошо знал, на что способны стоящие за его спиной "чародеи"… Но Великий и Всемогущий не был глупым, и оттого, прежде чем решиться на что — либо, стал думать. А как было не задуматься, если прежде чем стать Великим и Всемогущим, он был простым балаганным фокусником. Но Аполинарий много читал и в один прекрасный день "открыл" в себе чудесный дар магии. Для того, чтобы дурить жаждущую чуда публику, больших талантов не требовалось — хорошее знание психологии, атмосфера таинственности, два — три дешёвых фокуса, и клиент созрел, чтобы поверить и выложить "бабки". Сейчас же на кону стояли не только "бабки", а кое-что и посущественнее — например, голова. Великий и Всемогущий задумался всерьёз. Первое, что он сделал — это перебрал в памяти всё, что было ему известно о силе Чёрного воина-невольника. Информация была неутешительной. Затем тщательно поразмыслил о его слабостях и вновь не нашёл ничего из того, что могло бы помочь в сражении. Тогда Аполинарий, малость пригорюнившись, незаметно покосился в сторону всё сильнее хмурящего брови генерала. Алхимику стало совсем грустно. Он хотел было уж с великими извинениями развести руками, признавая своё поражение перед лицом старой чужеродной магии, но тут выскользнувший из-за горизонта лучик света заставил его зажмуриться. Старческие глаза сразу же наполнились слезами, но вместе с ними пришло решение, простое, как всё гениальное. Чарожник был воином тьмы, и как всякий воин тьмы, должен был бояться яркого солнечного света. "Эврика"! — едва не вскричал Аполинарий, жестом приглашая своих подручных (таких же шарлатанов, как и он) сомкнуться за его спиной.
— Дайте мне свои силы! — вскричал он, простирая руки. В следующее мгновение закрыл глаза и напряг мышцы шеи. Аполинарий делал сложные пасы рукой, выводил пальцами странные фигуры, при этом мышцы его лица оставались неизменно напряженными, так что со стороны могло показаться, что чародей проделывает невероятно трудную работу. И, наконец, когда Аполинарий почувствовал на затылке тепло от лучей поднимающегося солнца, он открыл глаза, ожидая уже не увидеть чёрные фигуры, но те по-прежнему оставались на месте, и лишь одна, развернувшись, сосредоточила свой огненный поток где-то на кварталах среднего города. Великого и всемогущего прошиб холодный пот, и вдруг эта самая фигура ослепительно вспыхнула и исчезла.
— Браво чародеям! — восторженно вскричал генерал. — Браво, Аполинарий! Так их! Бей! Ура!
А сам маг, искренне не понимая причин случившегося, едва заметно кивнул и с прежним апломбом продолжил свою пантомиму. "Что ж, подумал он, какое — никакое чудо, а произошло. Теперь, когда результат "моей магии" не вызывает сомнений, даже если эти чарожники и не исчезнут, можно будет придумать этому тысячу оправданий. Но что — либо выдумывать и оправдываться перед генералом ему не пришлось. Чёрные истуканы, подгоняемые лучами всё более и более ярко разгорающегося солнца, медленно сошли с башен и, словно держась о воздух, стали опускаться вниз, туда, где ещё не властвовали силы дневного светила.
Обескровившие, истерзанные войска россов стекались к воротам. Четыре сотни ратников были сожжены, три сотни заедены до смерти, а ещё несколько сотен сбиты с ног и затоптаны своими же отступающими товарищами. По следам за отступающими устремились неуловимые вражеские стрелки, и потери среди росского воинства продолжали увеличиваться. Кое-кто из десятников пробовал остановить паническое бегство, но молодое, не привыкшее к подчинению, недавно набранное и переодетое в латы ополчение ни в какую не хотело слушать доводов разума. И все результаты ночной атаки оказались бы безвозвратно потеряны, если бы небольшой горстке ратников из рядов старого воинства не удалось бы закрепиться на окраине города и таким образом отстоять ворота. Часть орков, рванувшая к ним, была перебита, часть отброшена. Те перегруппировались и снова ринулись в бой, и вновь встреченные острыми мечами сгрудившихся у ворот ратников и точными выстрелами засевших на стене лучников откатились обратно. На какое-то время наступило затишье.
Михась и Витясик выбрались к воротам в числе последних.
— Стой, куда прёшь? — окликнул их чей-то намеренно грозный голос, когда они, перепачканные сажей, чёрные, будто вылезшие из пекла черти, показались из подворотни ближайшего строения. — Хто такие, откелева, ответствуй. — Михась хотел сказать "мол, свои", но вместо ответа из измученного быстрым, утомительным бегом, пересохшего, как мелкая лужа, горла вырвался лишь сдавленный всхлип. Он поднял руки, пытаясь дать понять, что они свои, но вместо обычного, принятого в войсках приветствия получилось нелепое размахивание.
— Бей их, Фролыч, бей! Что ты с ними разговоры гуторишь? Не видишь что ль, бестии адовые, в наши доспехи переодетые.
— Счас ужо я им уделаю! Лучники, готовсь! — сразу десяток лучников, поднявшись над зубцами стены, выставили перед собой луки и натянули тетивы, выцеливая медленно приближающихся людей.
— Стойте, свои это, свои! — донёсся до Михася сдавленный голос десятника Евстигнея Родыча. — Мои это орлы! Мои!
И в этот момент рядом с бегущими тренькнула и ударилась о камни выпущенная сзади стрела. Опомнившиеся орки открыли по ним беспорядочную стрельбу, но счастье в этот день было на стороне бегущих. Лишь одна тонкая стрелка слегка расцарапала предплечье Витясика и, оставив в рукаве изрядную дыру, с глухим стуком ударилась о стену.
Михась с трудом преодолел последние метры и в бессилии повалился на подставленные руки пожилого ратника. Сил на то, чтобы бежать дальше, уже не было. Тут же подоспели, пришедшие чуть раньше и успевшие передать освобождённого невольника в руки полковых лекарей, их оставшиеся в живых сотоварищи с Евстигнеем Родовичем во главе. Они буквально на руках вынесли задыхающихся от бега Михася и Витясика за ворота и поспешили к разворачивающейся на виду войска полковой кухне.
Бои в городе временно стихли. Лекари и приставленные к ним крестьяне собрали всех раненых и убитых, что погибли за чертой города, а городские мостовые так и остались завалены остывающими трупами. Раненых среди них не было. Всех, кто имел несчастье быть ранен и обездвижен, ждала жуткая участь. Битва у ворот ещё шла, а среди стонущих, ещё шевелившихся человеческих тел сновали маленькие, юркие дрызглы — серые порождения тьмы, питающиеся тёплым человеческим мозгом. Этих исчадий зла в подземных туннелях города насчитывалась не одна тысяча, и они долго ждали своего часа, пребывая в холодном сне. Шум битвы и запах струящейся по улицам крови разбудил их. Они были очень голодны, ведь со дня последней осады Адерозим — Манада прошло много, много лет. Теперь же у них был пир. Но пока они ещё не были настолько сильны, чтобы наброситься на человека или орка, стоящего на ногах. Им достались мёртвые и обессиленные. Жуткие стоны умирающих заставили наиболее решительных ратников броситься им на помощь, но их попытка не увенчалась успехом. Высыпавшие на крышу орки своими стрелами перекрыли путь и заставили ретироваться.
Андрея Дубова подобрали уже под утро. Обескровившего, с изломанной, нестерпимо болящей спиной его доставили в полевой лазарет, где местный эскулап принялся кудесить над едва дышавшим ратником. Лекарь ему попался на удивление умелый. Когда он закончил свои манипуляции, Андрей из мучительного забытья окунулся в беспокойный и тоже весьма мучительный, но всё самый обыкновенный сон. Андрей спал. Штурм Адерозим — Манада для него закончился. А уцелевших в сражении ратников, наскоро покормив подгоревшей кашей, сколачивали в новые десятки, сотни, колчаны пополнялись стрелами, зазубренные мечи точились. По распоряжению Его Превосходительства росская дружина готовилась к новому штурму.
И с рассветом штурм начался вновь. Переформированные, но так и не отдохнувшие, измотанные сотни опять сражались за недавно покинутые дома и улицы. Медленно, шаг за шагом, они продвигались к центру столицы. К обеду сражение уже шло в центре города. Количество павших и с той и с другой стороны увеличивалось с каждой минутой. В десятке Михася осталось всего четверо ратников. Но им ещё повезло! Михась мог бы навскидку назвать десять десятков, в которых за сутки сражения не осталось никого. Наконец, сил биться не стало. Обескровленные росские полки закрепились в занятых зданиях и, не смотря на дикие требования, угрозы и приказы бесновавшегося в дурной злобе Его Превосходительства, после пяти вечера не смогли продвинуться ни на шаг. Сражение стало затихать. К семи вечера над городом воцарилась относительная тишина. Казалось, что для измотанных людей наступила долгожданная передышка, но незаметно наступил вечер, и над городскими башнями вновь поднялись зловещие фигуры…
В этот раз пламя, исторгаемое с ладоней чарожников, было синим, и от его жара плавились даже камни. Оказавшиеся на улице россы сгорали сразу, превращаясь в маленькую, едва видимую и тут же уносимую ветром горсть пепла. Не спасали даже каменные стены помещений, которые, раскаляясь, нагревали воздух до такой степени, что становилось трудно дышать, а одежда прятавшихся за ними ратников начинала дымиться. Воды, чтобы остудить жар, не хватало, и выскакивающих на улицу людей ждала всё та же огненная ловушка. Только ближе к воротам, там, где огненные струи становились обширнее и слабее, ещё можно было хоть как-то спастись. Войско Рутении поспешно покидало уже занятые кварталы, откатываясь на позиции, отстоявшие ближе к воротам, подальше от источников магического пламени. К утру позиции, занятые росскими воинами, остались лишь на самой окраине города. Все центральные улицы Адерозим — Манада заволокло дымом от продолжающихся пожаров. Уверовавшие в свою силу орки рыскали по пылающим домам и подвалам, выискивая уцелевших россов. Солнце едва только восстало над окровавленным горизонтом, как в виду Россланского воинства были подняты на длинные пики десятки отрубленных голов взятых в плен, подвергнутых пыткам ратников, а их окровавленные тела сброшены в выгребные ямы.