Возвращение.Хмара-2
Шрифт:
Разорённые, разграбленные, сожжённые дотла деревни, представшие взору Всеволода на протяжении последних трёх дней, заставляли сердце опытного воина обливаться кровью.
— Ваше Превосходительство, что за народ эти орки, почему они столь дерзостны? Почему столь безжалостны к нам? Почему живут только разбойным промыслом? — без устали расспрашивал его за последние дни всей душой прикипевший к своему военачальнику Лёнька.
— Почему? Слишком много вопросов задаёшь ты. Смогу ли я ответить на все? — задумчиво произнёс Всеволод, окидывая взглядом чёрные плешины, оставшиеся от некогда цветущего селения. — Орки — народ древний, откуда и когда пришли в эти края — неизвестно. Кто говорит, что спасаясь от древних воителей с южных земель, подались они сюда, а кто бачит, издревле здесь селились, чтобы из мест тайных в лесах да горных переплетениях от взора укрытых, совершать свои набеги бандитские. Что верно — не знаю, но на людской памяти только одним они и занимались — на пахарей нападали и грабили, да ещё людей в полон уводили. И лишь при родителе короля нашего удалось сломить их, довести вместе с союзниками ихними — горными витязями (те ещё сволочи) до отчаяния и к миру долгому принудить. Говорят даже, от нужды крайней пришлось оркам земледелием заняться, скот на пастбищах горных пасти — выращивать. Но как только войска иноземные в Россланию хлынули, тут же мир тот нарушен был. Орки вкупе с горными витязями все свои клятвы забыли и к своему исконному ремеслу вернулись, грабить да убивать начали. А уж жестокости, которые они творят, не каждой нечисти под силу, — вздох вырвался из груди воеводы. — Мы тоже, чего греха таить, с врагами своими не сахарные, но чтобы вот так, до последнего ребёнка малого?! — Всеволод взмахом руки указал на чёрные пятна пепелищ. — Как звери лесные лютуют. Хотя, что это я на зверьё лесное наговариваю? Никакой зверь в жестокости своей с их изуверством не сравнится! И всё же не одних только орков только вина в том есть, — снова ещё тяжелее вздохнул воевода. — Вот скажи мне, Лёнька, ежели сыр у тебя на виду лежит и коль ты его возьмёшь, тебе ничего с того не будет, ты дерзнёшь этим сыром воспользоваться?
— Что Вы, Всеволод Эладович, мы чужое брать с детства не приучены!
— Хорошо, хорошо, а ежели голоден, очень голоден? — на всякий случай добавил воевода.
— Ну, ежели очень голоден, тогда конечно, и ежели без присмотру.
— Вот и я о том же говорю: орки — они же вечно голодные. Им всего и всегда хочется. Будь даже у них все сокровища мира, всё одно бы тянулись к тому, что плохо лежит. Кратковременная война их хоть малость отрезвила, но уму не прибавила. А теперь представь страдающих от безделья орков. Ведь всё, что рассказывают про бедных и голодающих орках — это сказки. На самом деле живут они припеваючи. В ту войну краткую они столь добра из наших земель вывезли, что на десятилетия хватит. Бывал я в их селениях. Дома у всех добротные, тыном каменным огороженные. А на полях невольники с утра до ночи горбатятся. Хлеб для своих хозяев выращивают. А "великие" воины скучают, и тут глядь — поглядь, а Рутения — то тю-тю, не-ту-ти-ти, вышла вся. Распалась на отдельные княжества. Росслан и то меньше прежнего стал. На границах войска и вовсе не осталось, а добыча — вон она, стоит только руку протянуть, то есть вниз с гор спуститься и взять. Кто ж от такой дармовщинки откажется?
— Но ведь не по-людски это, не по-божески.
— Так тож ты о людях речь ведешь, а тут орки, у них же изначально мысли другие. Им бы только кого убить да обворовать. Их ещё к другим мыслям как собаку цепную палкой приручать надо. И если уж глубоко копать, опять-таки во всём власть наша виновата. В мире с орками жить можно только силой. Они одну силу лишь и уважают, а ежели начнешь искать к ним пути примирения, то только презрение да насмешки получишь. Вот так-то, брат.
— Так что ж, Ваше Превосходительство, войну можно было и не начинать? Миром всё решить?
— Миром не миром, а вот в самом начале силу свою врагам так показать, это б на них подействовало. Как с той змеюкой факировой: как тока носом вперёд сунулась — раз ей по носу! Ещё сунулась раз — ей двугорядь! Глядишь — и соваться перестала, лишь следит туманными глазками за дудочкой, а выйти за границы означенного не решается.
Пылающая столица оркского халифата предстала пред очами Всеволода во всей красе продолжающейся битвы. Чёрные дымы, поднимаясь до облаков, заволокли и без того пасмурное небо.
Мрачное, нехорошее предчувствие наполняло сердце двигающегося к своему войску воеводу. Грустные мысли блуждали в его голове. Они перевалили через холм, и огромное поле, изрытое могилами, предстало его взору.
— Сколько их здесь? — рассеянно, нет, даже скорее испуганно спросил Всеволода ехавший рядом ординарец. — Тысячи две?
Всеволод отрицательно помотал головой, слов, чтобы ответить, не вселив в голос всю ту боль, что окутывала его сердце, он не мог. А показать свою слабость, пусть даже простому ординарцу, он не смел, не имел права.
— Пять? Шесть тысяч? — не отставал ординарец, вздрагивающий от появляющихся на горизонте, идущих вдоль дороги всё новых и новых могильных холмиков. И вновь Всеволод не ответил и лишь слегка пришпорил коня, желая остаться в одиночестве. Кажется, Лёнчик, наконец, понял состояние своего господина и догонять его не стал. Придержал коня и поехал сзади, при этом губы ординарца непрестанно шевелились, и от того казалось, что он считает бесконечно растекшиеся по полю места последнего успокоения росских воинов.
— Кто таков будешь? — недовольно пробурчал генерал Иванов, глядя на высокого, убелённого сединами воина, без стука заглянувшего к нему в шатёр. На Всеволоде не было принятых знаков отличия, и это ввело генерала в заблуждение. — Как ты смеешь в покои мои без спросу, без разрешения врываться? Охрана, охрана! — громко выкрикнул Стефан Иванович, желая удалить неуместного в его шатре воина. — Под арест посажу… — последние слова были адресованы непонятно кому: то ли стоявшему перед ним ратнику, то ли так некстати запропастившимся охранникам.
— Погоди, воевода, погоди, не ершись, — жестом руки остановил его Всеволод Эладович. — Прочти-ка сперва грамотку. — Из огромного кулачищи бывшего Кожемяки торчала крепко свёрнутая трубочка королевского пергамента.
— Что это? — уже не так громко и уверенно спросил генерал, покрываясь мертвенной бледностью.
— А ты прочти и узнаешь, — Всеволод не стал вдаваться в подробности, а, вытянув руку, опустил свиток с королевским указом в ладонь недоумевающего воеводы. Пусть сам обо всём почитает. А тот дрожащими пальцами развернул пергамент и вперил в него свой взгляд. И чем больше он вчитывался в строки, написанные ровным почерком Ивашки, тем сильнее дёргались у него руки.
— За что? — закончив читать, спросил генерал у стоявшего посередине шатра Всеволода.
— Да уж не за победы великие! — Всеволод был зол и не собирался миндальничать с опальным генералом. — Ты хоть из шатра выглядывал, смотрел на Россланию, что за спиной твоей осталась? Нет?! Значит, не видел ты, как все канавы придорожные могилами росскими изрыты! Кто теперь к вдовам, деткам малым, отцам и матерям с поклоном придёт? Ты с себя за сие спрашивал? — Всеволод навис над перепуганным генералом, словно демон вселенской мести или карающий ангел справедливости (это вы уж выбирайте на своё усмотрение, кому что нравится). — А теперь выходи из шатра, смотр войску нашему чинить будем!
…Но прежде Кожемяка учинил смотр чародейству. Оказалось, что кроме как на балаганные фокусы оные не способны. Пришлось примерно высечь их розгами за обман дерзостный и отпустить восвояси. Хотя кое-кого и на дыбе стоило бы подвесить.
Новый генерал-воевода, окружённый свитой из разного калибра военачальников, проводил смотр войск, выстроившихся на поле перед штабными палатками. Печальное зрелище предстало глазам Всеволода. Перепачканные сажей, до невозможности исхудавшие лица, красные от бессонных ночей глаза, в глубине которых засел страх и безысходность, изодранная, давно не стиранная, пропахшая потом и покрытая бурыми пятнами чужой и своей крови, одежда. Вооружение ратников тоже оставляло желать лучшего. Большинство было вооружено короткими мечами из сырого железа. Половина лучников вооружены слабыми охотничьими луками. Копья тоже были не от ахти от какого мастера вышедшими. Лишь на некоторых воинах Всеволод увидел старенькие, едва ли не дедовские кольчуги, большинство же ратников были одеты в простой кожаный доспех, пошитый кое-как на скорую руку.